— Да. Хорошего мяса не получишь без хорошего мясника.
О'Харе это понравилось.
— Я скажу это Говарду.
— Лучше не надо, — попросил я, зная, что он все равно скажет.
Мобильный телефон О'Хары зажужжал, и он поднес его к уху.
— Что? Что вы сказали? Я вас не слышу. Помедленнее. — Он послушал еще секунду, а потом протянул аппарат мне. — Это Зигги. Поговорите с ним. Он болтает чересчур быстро для меня.
— Где он? — спросил я. О'Хара пожал плечами.
— Вчера утром он отбыл в Норвегию. Я объяснил агенту, что нам нужно, и он немедленно взялся за дело.
Голос Зигги в телефоне был отрывистым, как автоматная очередь, и столь же быстрым.
— Эй, — сказал я через несколько секунд, — я правильно понял? Ты нашел десять диких норвежских лошадей, и они прибудут немедленно.
— Они не могут приехать через двадцать четыре часа или через тридцать восемь. Они при деле. Они свободны только на следующей неделе, когда нормальный прилив. Их привезут в понедельник на пароме из Бергена в Иммингам.
— В Ньюкастл, — поправил я.
— Нет. Бергенский паром обычно ходит в Ньюкастл, но с лошадьми придет в Иммингам. Они говорят, так для нас лучше. Это на реке Хамбер. Он отплывет из Бергена в воскресенье. Там тренер и восемь грумов. Лошади прибудут в больших фургонах. Еще привезут корм для лошадей. Они могут работать в среду и в четверг, а в пятницу они должны вернуться в Иммингам. Все устроено, Томас. Хорошо?
— Блестяще, — отозвался я.
Он весело засмеялся.
— Хорошие кони. Они могут бегать без поводьев, как дикие, но они обучены. Я скакал на одном без седла, как ты хотел. Это было чудесно.
— Фантастика, Зигги.
— Тренер должен знать, куда мы направимся из Иммингама.
— Э… ты хочешь сказать, что плывешь с ними?
— Да, Томас. Эту неделю я работаю с тренером. Я учусь его методам работы с лошадьми. Они должны привыкнуть ко мне. Я буду упражняться в белокуром парике и ночной рубашке. Я все достал. Лошади не должны их пугаться. Хорошо?
Я совершенно не находил слов. «Хорошо» — это было не то слово.
— Зигги, ты гений, — сказал я.
Он скромно подтвердил:
— Да, Томас, я такой.
— Я устрою, куда отвезти лошадей. Позвони в субботу снова.
Он немедленно распрощался, не сказав мне номера телефона, на который можно ему позвонить, но я полагал, что в случае чего агент сможет нам помочь. Я пересказал новости Зигги Нэшу и О'Харе и сообщил, что мы должны будем пересмотреть график работы на следующей неделе, но с этим не должно быть особых проблем.
— На следующей неделе мы работаем с актрисой, играющей повешенную жену, — напомнил О'Хара. — Мы должны полностью уложиться с ее сценами в четырнадцать дней.
Я отвезу ее на побережье, думал я. Пусть прозрачное одеяние развевается на рассветном ветру. Она будет стоять на берегу, просвеченная солнцем, а Зигги будет скакать на лошади. Невещественно, нереально. Все в ее мечтах.
Рассветная молитва.
— Соня, — сказал я.
— Ивонн, — поправил О'Хара. — Мы должны называть ее Ивонн. Так ее зовут в книге и в сценарии.
Я кивнул.
— Говард написал в сцене повешения стандартное клише — ножки и туфельки, болтающиеся без опоры, дабы зритель испытал шок. Но у меня есть другая идея.
О'Хара молчал. Нэш вздрогнул.
— Не надо принимать нас за невротиков, — наконец сказал Нэш. — Если вы сделаете эту сцену, мы примем ее.
— Я должен обставить все ужасно и со вкусом?
Они рассмеялись.
— Ее повесят, — сказал я.
Первой, кого я увидел, спустившись вниз, была Люси Уэллс, спорившая с человеком, преграждавшим ей дорогу. Я подошел и спросил, что это значит.
Приказ О'Хары, объяснил человек. Я успокоил его касательно Люси и повел ее прочь, взяв под руку.
— Я думал, тебя сегодня не будет, — сказал я.
— Папа изменил решение. Он и мама снова здесь. И дядя Ридли тоже.
— Рад видеть тебя.
— Сожалею, что была такой грубой.
Я улыбнулся, глядя в ее синие глаза.
— Мудрое дитя.
— Я не дитя.
— Держись рядом, — попросил я. — Я скажу Монкриффу, что так надо.
— Кто такой Монкрифф?
— Главный оператор. Очень важный человек. Она с подозрением посмотрела на меня, когда я представил ее неухоженной бороде и одежде жертвы землетрясения, но, одарив нас сперва косым взглядом, Монкрифф в конечном итоге обратил на нее пристальное внимание и позволил ей находиться рядом с ним.
Она была достойна внимания как с колористической точки зрения — короткая алая куртка и новые голубые джинсы, — так и с точки зрения интеллектуальной — зоркие глаза и твердый, спокойный рот. Она следила за происходящим и не болтала вздора.
— Я рассказала папе о ноже, — сказала она мне чуть погодя.
— И что он сказал?
— Удивительно, но это именно то, что сказал он. Он сказал: «И что он сказал?»
— Правда? — Я смотрел на ее лицо, хранившее совершенно невинное выражение. — И что ты сказала о том, что сказал я?
Ее лоб прочертила морщинка.
— Я сказала ему, что нож выглядел чудесно, но вы почти совсем ничего не сказали. И то, что нож не понравился продюсеру О'Харе и я не знаю почему.
— О'Хара не любит ножи, — ответил я.
— О, я понимаю. Папа сказал, что это, наверное, потому, что кто-то пытался прирезать Нэша Рурка, как он слышал по радио, но там оказался дублер, а не сам Нэш.
— Это так, — согласился я.
— Папа сказал, что у режиссеров не бывает дублеров, — неосознанно поддела меня Люси, — и что их никогда не узнаешь, пока кто-нибудь не ткнет в них пальцем.
— Или пока они не заявятся к тебе домой.
— Ой, верно. А фотография Сони хорошо получилась?
— Я уверен, что да, но я не увижу ее, пока не вернусь в Ньюмаркет сегодня вечером.
Она сказала, помявшись:
— Я не рассказала папе. Ему это действительно не понравилось бы.
— Я не упомяну об этом. Актриса, которая играет Ивонн — жену Нэша по фильму, — начнет работать на следующей неделе. Я обещаю, что она не будет похожа на фото. Она не огорчит твоего отца.
Люси улыбнулась понимающе и благодарно, с ее души был снят груз вины в обмане. Я надеялся, что ей не будет причинено никакого вреда, и так многие жизни уже были исковерканы.