— Но он принимает участие в скачках, — мягко возразил Кристофер.
— Если он упадет с лошади и сломает обе ноги, его будет волновать только одно: правильно ли ему наложили швы.
— Гипс, — поправил я.
— Что?
— При переломах накладывают гипс.
— Кто знает, кто знает, — рассмеялся Кристофер. — В тихом омуте под названием Генри могут вполне водиться черти.
— Это не тихий омут, а старый пруд, — буркнула Мэгги.
— Грязный и вонючий? — подсказал я.
— Нет... О господи... Извини меня, Генри, я не хотела...
— Все в порядке, — отозвался я. — Все в полном порядке. — Я поглядел на бумаги, которые принес мне Купер, и взялся за телефон.
— Генри, — с отчаянием в голосе сказала Мэгги. — Я правда не хотела...
Старик Купер укоризненно поцокал языком и удалился шаркающей походкой. Кристофер стал раскладывать свои отлакированные письма.
Я позвонил Саймону Серлу в транспортное агентство Ярдмана и сказал:
— Четыре годовалых жеребенка с аукциона в Ньюмаркете должны быть как можно скорее отправлены в Буэнос-Айрес.
— Может получиться задержка, — сказал Саймон.
— Почему?
— Мы потеряли Питерса.
— Большая небрежность с вашей стороны.
— Ха-ха-ха!
— Он вас бросил?
— Похоже, — сказал Саймон, поколебавшись.
— Как это понимать?
— Он не вернулся из последней поездки. В прошлый понедельник он не прилетел тем рейсом, на который у него был билет. С тех пор о нем ни слуху ни духу.
— Может, он попал в больницу? — предположил я.
— Проверяли. И больницы, и морги, и тюрьмы. Он как в воду канул. Поскольку за ним не числится никаких правонарушений, полиция отнеслась к этому совершенно прохладно. Они говорят, что нет преступления, если человек уволился с работы без предупреждения. По их мнению, он вполне мог влюбиться и не захотеть вернуться.
— Он женат?
— Нет, — вздохнул Саймон. — Ладно, я займусь твоими годовичками, но боюсь, что даже приблизительно не могу сказать, когда мы их отправим.
— Саймон, — сказал я. — А разве нечто подобное не случалось раньше?
— Ты имеешь в виду Балларда?
— Да, он же был вашим агентом и тоже пропал.
— Да вроде бы...
— Остался в Италии? — мягко напомнил я.
На другом конце провода возникло молчание, потом я услышал:
— М-да. Как странно. Я об этом не подумал... Занятное совпадение. Ладно, я займусь твоими годовичками, — еще раз повторил он. — Я тебе позвоню.
— Если вы не можете, я обращусь к Кларксону.
— Я сделаю, что смогу, — вздохнул Саймон. — Завтра позвоню.
Я положил трубку и взялся за кипу таможенных деклараций. Время побежало, приближался час ленча. За все утро мы с Мэгги не обменялись ни единым словом, а Кристофер то и дело ругался себе под нос, работая над письмами. Когда наступил час дня, я рванул к двери так, что обогнал даже Мэгги.
Улица была залита декабрьским солнцем. Сам не зная зачем, я вскочил в автобус, вышел у Мраморной арки и медленно побрел через Гайд-парк к Серпантину. Я долго сидел там на лавочке и смотрел на солнечные блики на воде. Затем взглянул на часы и обнаружил, что уже два. Наступила половина третьего, но я по-прежнему сидел и смотрел на воду. Без четверти три ко мне обратился сторож и попросил в воду не кидать камни.
«Противный, избалованный сукин сын». Все было бы нормально, если бы сестра говорила такие вещи постоянно, но Алиса была тихим, безвредным существом. В детстве ей мыли рот мылом, если она употребляла бранные слова, и с той поры у нее не возникало желания ругаться. Это была самая младшая из моих сестер, на пятнадцать лет старше меня. Некрасивая, незамужняя, средних интеллектуальных способностей. Поменявшись ролями с родителями, она управляла домом и ими. Да и мной тоже. Причем уже давно. Я был скрытный, тихий пай-мальчик, выросший в скрытного мужчину. Я был патологически аккуратным, всегда приходил раньше всех на встречи и в манерах, почерке и сексе проявлял неукоснительную сдержанность. «Чопорное, скучное, бесполое существо». Мэгги права... Но это внешнее впечатление. То, что внутренне я уже давно был совсем другим, сбивало меня с толку и не давало покоя все больше и больше...
Я взглянул на голубое с золотыми разводами небо и подумал с тайной усмешкой, что только там я чувствую себя человеком. И еще когда участвую в стипль-чезах. Да, пожалуй, так.
* * *
Алиса ждала меня, как всегда, за завтраком. Лицо ее раскраснелось от ранней прогулки с собаками. Я почти не видел ее во время уик-энда. В субботу у меня были скачки, а в воскресенье я уехал до завтрака и вернулся поздно.
— Где ты вчера пропадал? — спросила Алиса, наливая кофе.
Я промолчал. Она, впрочем, успела привыкнуть к таким ответам.
— Мама хотела с тобой поговорить.
— О чем?
— Она пригласила Филлихоев на ленч на следующее воскресенье.
Аккуратно поедая яичницу с беконом, я невозмутимо заметил:
— Значит, эта робкая прыщавая Анджела! Пустая трата времени. Меня и дома-то не будет.
— Анджела получит в наследство полмиллиона, — совершенно серьезно заметила сестра.
— А у нас плохо с крышей.
— Мама хочет, чтобы ты женился.
— На богачке.
Сестра признала, что это так, хотя и не понимала, что в этом плохого. Финансовое положение нашей семьи ухудшалось, и родители полагали, что обменять титул на денежный мешок — неплохая сделка. Родители не понимали, что в наши дни богатые невесты слишком хорошо разбираются в жизни, чтобы взять и запросто отдать свое наследство в полное распоряжение молодому супругу.
— Мама сказала Анджеле, что ты будешь.
— Очень глупо с ее стороны.
— Генри!
— Мне не нравится Анджела, — холодно сообщил я. — И я не собираюсь быть здесь в воскресенье. Неужели вам не понятно?
— Генри, неужели ты бросишь меня одну — как мне с ними себя вести?
— Тебе следует удерживать мать от столь глупых приглашений. Анджела — уже сотая уродливая наследница, которую она приглашает к нам в дом в этом году.
— Но это нужно нам всем!
— Только не мне, — сухо возразил я. — Я не проститутка. Сестра обиделась и встала.
— Какой ты злой, — сказала она.
— И раз уж об этом зашла речь, — сказал я, — я желаю жучкам приятного аппетита. Пусть съедят всю нашу крышу. Этот чертов дом поглощает уйму денег, и, если он рухнет, все мы вздохнем с облегчением.