— Пять двадцать, — сказал он, — в бар?
— Если ты не против. И... э... ты не побудешь здесь немного, пока я схожу взглянуть, как там дела?
Я про себя отметил, что стал осторожничать. Коротко кивнув головой, он пронаблюдал, как я преодолел ступени лестницы, направляясь к входной двери дома. Ни зажженных прожекторов, ни лая собаки не было, вероятно, из-за того, что еще не настали сумерки. Открыв три замка, я толкнул дверь.
В доме была полная тишина. Ни малейшего шороха. Я оставил дверь открытой, приставив к ней бронзовую лошадь, лежавшую поблизости явно для этой цели, и прошел в маленькую гостиную Никаких непрошеных гостей. Никаких следов разбоя. Никаких амазонок, воинственно размахивающих палками, никто не пытался разбить окно через решетку. Если кто-то и намеревался проникнуть в крепость Гревила, то попытка явно не удалась.
Я вернулся к входной двери. Брэд по-прежнему стоял возле машины, глядя в сторону дома. Я дал ему понять знаком, что все в порядке, и он уселся за руль, а я закрыл тяжелую дверь и, пройдя в малую гостиную, стал методично снимать подряд все книги с полок и, пролистав каждую из них, возвращал на место.
«Пустых» книг оказалось десять, с названиями типа «Рассказы об Австралии» или «На муле через Патагонию». В четырех из них, включая ту, что была с письмами Клариссы Уильяме, ничего не оказалось. В одной лежал большой резной ключ. Еще в одной — дорогие на вид золотые часы, их стрелки указывали точное время.
Те часы, что были на Гревиле в Ипсуиче, относились к разряду вещиц с большим количеством непонятных по назначению кнопок. Они лежали теперь возле моей кровати в Хангерфорде, издавая время от времени какие-то сигналы и показывая, в какой стороне находится север. Плоские золотые элегантные часы, оказавшиеся в «пустой» книге, были совершенно другого характера, словно принадлежали другому человеку, и, перевернув их на ладони, я прочел на обороте надпись: «Г., любовь моя, К.».
«Ей трудно было предположить, что они здесь, — подумал я. — Она их не искала. Она искала лишь письма и случайно наткнулась на них раньше». Я положил часы обратно в книгу-шкатулку и поставил ее на полку. У меня не было никакой возможности вернуть их ей, а может быть, она бы и не хотела этого, из-за надписи.
В двух из оставшихся книг лежали какие-то ключи, в одной — сложенная инструкция, подробно рассказывающая о том, как вмуровывать сейф в бетон. В последней оказались две маленькие пластиковые коробочки с двумя мини-кассетами, на каждой из которых была напечатана надпись: «Микрокассета». Длина кассетных футляров не превышала двух дюймов, ширина — полутора, почти невесомые кассеты были чуть меньше.
Я в нерешительности подержал одну из кассет в руке. Нигде среди аккуратно сложенных вещей Гревила я пока не видел мини-плейера для этих кассет. Правда, это совсем не означало, что я его так и не найду. «На сегодня хватит», — решил я и оставил крошечные пленки в книге.
Мрачно смотрел я на пестрые корешки книг с их секретами, уже стоявших на своих местах. Ни одного алмазика.
Инструкция для установки сейфа — дело хорошее, но где он, этот сейф? Пленки — тоже хорошо, однако где же плейер? Ключи? Замечательно, но где соответствующие замки? Самым обидным было то, что Гревил и не намеревался оставлять этих головоломок без ответов. Он просто был так устроен, а они были его неотъемлемой частью.
Входя в дом и выходя из него, я обратил внимание на то, что в проволочном контейнере почтового ящика скопилась почта. До назначенной в баре встречи еще оставалось время, и, чтобы его как-то заполнить, я вытащил письма из ящика, принес их в малую гостиную и стал вскрывать конверты.
Это казалось чем-то предосудительным. Я повторял себе, что это необходимо, но все равно чувствовал, словно ступаю на территорию Гревила, отгороженную им от посторонних. Там были счета, просьбы о благотворительных пожертвованиях, информация банка о его личном счете, минералогический журнал и два приглашения. Ни одного письма от лицензентов или ювелиров из Антверпена. Я положил письма в большой пакет от минералогического журнала, добавил к ним другие, найденные мною в ящичке под телефоном, и, собираясь взять это с собой в Хангерфорд, уныло отметил, что неизменно испытывал отвращение к бумажной волоките. У меня постоянно скапливались горы своих бумаг. Возможно, вынужденная причастность к бумагам Гревила меня как-то изменит.
Свернув за угол, Брэд подвез меня к бару «Рук-энд-Касл» в половине шестого. Он показал на телефон, давая мне понять, как я смогу сообщить ему, когда освобожусь. По кривой улыбке, едва уловимой на его лице, я понял, что эта затея ему даже понравилась.
Пивной бар «Рук-энд-Касл» выглядел старомодным как снаружи, так и внутри — питейный оазис, спокойствие которого не нарушалось звуками отсутствовавшего в нем музыкального автомата. Там было обилие темного дерева с висевшими на его фоне абажурами «Тиффани» и маленькие столики с подставками для пивных кружек. В это время в него уже начала стекаться окончившая работу публика, представленная в основном мужчинами в строгих костюмах, и, войдя в дверь, я остановился, чтобы привыкнуть к относительному полумраку и дать возможность разглядеть мои костыли тому, с кем я собирался здесь встретиться.
Поскольку интереса ко мне никто не проявил, я понял, что Эллиота Трелони еще не было. Подойдя к стойке бара, я заказал воды и принял обезболивающее, так как уже подошло время. Утренний галоп совсем не способствовал заживанию лодыжки, но сожалеть по этому поводу не стоило.
Крупный мужчина лет пятидесяти вошел в дверь с видом человека, бывавшего здесь не раз, и целеустремленно осмотрелся. Остановив взгляд на моих костылях, он без колебаний подошел к стойке бара.
— Мистер Фрэнклин?
Я пожал протянутую мне руку.
— Что вы пьете? — бодро спросил он, глянув на мой стакан.
— Перье. Тоже временно.
Он тут же улыбнулся, обнажая белые зубы.
— Не возражаете, если я закажу себе двойное виски? Мы с Гревилом частенько пили именно это. Мне будет его страшно не хватать. Расскажите, что произошло.
Я стал рассказывать. Он внимательно слушал, но в конце лишь сказал:
— Мне кажется, вам здесь очень неловко сидеть.
Почему бы нам не пересесть за столик?
Без лишней суеты взяв мой стакан вместе со своим, только что поданным ему барменом, он отнес их к двум стоявшим под разноцветным абажуром возле стены деревянным креслам.
— Здесь удобнее. — Сделав глоток, он посмотрел на меня через стекло своего бокала. — Значит, вы и есть тот самый брат, о котором он говорил. Вы и есть Дерек.
— Я Дерек. И вообще-то я его единственный брат. Правда, я не знал, что он рассказывал обо мне.
— Да-да. Время от времени.
Эллиот Трелони был высокого роста и почти лысым. Он носил полукруглые очки, и, глядя на несколько пухлое, но здоровое лицо, тонкие губы и морщинки возле глаз, я бы, недолго думая, назвал его реалистом с чувством юмора.