– ...очень трудное положение... – Майор Тайдермен.
Короткий резкий возглас Кенни и сердитое восклицание Энни Вилларс:
– Кенни!
– ...не платить вам больше, чем в прошлый раз. – Майор Тайдермен, очень выразительно.
Протест Денни прозвучал неразборчиво, и потом ясный злой ответ Голденберга:
– Потеряешь лицензию.
“Кенни, дружище, – отрешенно подумал я, – если ты не возьмешь себя в руки, то кончишь вроде меня. Лицензия останется при тебе, но больше ничего”.
“Форд” на высокой скорости мчался к трибунам, выехал из ворот ипподрома и запрыгал по земле, приближаясь к самолету. Он остановился в двадцати футах от нас, и двое мужчин выскочили из машины. Тот, что покрупнее, водитель, заторопился к багажнику и вытащил сумку и кожаный саквояж. Тот, что поменьше, направился к самолету. Я оттолкнулся от крыла и выпрямился. Он не дошел до меня нескольких шагов и остановился, поджидая, пока водитель поднесет вещи. Знаменитый Колин Росс. Потертые голубые джинсы и белая хлопчатобумажная майка в голубую полоску. На узкой ступне черные парусиновые туфли. Неброские темно-русые волосы спускались на удивительно широкий лоб. Короткий прямой нос и нежный женственный подбородок. Очень узкий в кости, а талия и бедра привели бы в завистливое отчаяние девиц викторианской эпохи. И в то же время в нем было что-то безошибочно мужское, более того, передо мной стоял зрелый человек. Он посмотрел на меня, и улыбка мелькнула в его глазах, такая улыбка, по которой угадываешь людей, знающих о жизни слишком много. В двадцать шесть лет душа у него давно состарилась.
– Доброе утро, – сказал я.
Он протянул руку, и я пожал ее. Ладонь у него была прохладной и крепкой, а пожатие кратким.
– Ларри нет? – спросил он.
– Он уволился. Я Мэтт Шор.
– Прекрасно, – равнодушно проговорил он и не представился, потому что знал: в этом нет нужды. Интересно, мелькнула у меня мысль, как себя чувствует человек в его положении? Колин Росс свою славу как бы не замечал. Он не принадлежал к тем добившимся успеха, которые преподносят себя, как подарок: “Вот он я, радуйтесь”. И по беззаботной небрежности его одежды я догадался, что он сознательно не хочет выпячивать свою известность.
– Боюсь, мы опоздали, – вздохнул он. – Придется нестись на полной скорости.
– Постараюсь...
Водитель принес сумку и саквояж, и я положил их в передний багажник между панелью мотора и переборкой кабины. К тому времени, как дверка багажника была плотно закрыта, Колин Росс нашел свободной сиденье и расположился на нем. Голденберг с недовольным ворчанием опять вышел, чтобы я мог занять свое место слева от него. Водитель, который оказался вечно опаздывающим тренером Бобом Смитом, успел и поздороваться, и попрощаться с пассажирами и стоял, наблюдая, как я, включив мотор, задним ходом тронулся к другому концу посадочной полосы и, развернувшись, поднял самолет в воздух.
Полет на север прошел без приключений. Я легко вышел на радиомаяк, который и повел нас через Давентри, Личфилд и Олдем. Контрольный пункт в Манчестере направил нас на север своей зоны, оттуда я повернул на юг, к ипподрому в Хейдоке, а дальше все было в точности так, как сказал Ларри: ипподром лежал на пересечении двух гигантских дорог. Мы коснулись земли прямо в центре поля, покатили и остановились там, где сказал майор, в ста ярдах от главной трибуны, недалеко от ограждений скаковой дорожки.
Пассажиры выбрались сами и забрали свои вещи, а Колин Росс посмотрел на часы. Слабая улыбка мелькнула и исчезла. Он просто спросил:
– Идете на скачки?
– Лучше останусь здесь, – покачал я головой.
– Я договорюсь с контролером, чтобы вас пустили в паддок, если передумаете.
– Спасибо, – удивленно протянул я. – Большое спасибо!
Он слега кивнул и пошел, не дожидаясь других. Нырнул под брусья ограждения, окрашенные в белый цвет, и заспешил к весовой прямо по скаковой дорожке.
– Тотализатор – тоже приработок, – сказал Кенни, забирая у меня свой плащ и протягивая руку за седлом. – Хотите воспользоваться случаем?
– Может быть. – Я не стал возражать, хотя и не собирался пользоваться случаем. Мои познания о лошадях и скачках ограничивались тем, это я знал о существовании дерби. Кроме того, я по натуре не игрок.
– Вам известно, что после скачек мы полетим в Ньюмаркет, а не назад в Ньюбери? – раздался обманчиво нежный голос Энни Вилларс.
– Да, – заверил я ее, – Мне об этом сказали.
– Хорошо.
– Если не попадем в тюрьму, – почти беззвучно пробормотал Кенни.
Голденберг резко оглянулся, чтобы проверить, слышал я или нет. Я не подал и виду, что слышал. Что бы они ни делали, меня это не касалось.
Майор Тайдермен расправил усы дрожавшей от возбуждения рукой и выпалил:
– Последний заезд в четыре тридцать. Потом надо выпить. Отлет назначим, допустим, на пять пятнадцать. Вам подходит?
– Прекрасно, майор.
– Так. Хорошо. – Он обвел дорожных спутников оценивающим и подозрительным взглядом. Глаза гневно сузились, остановившись на Кенни Бейсте, расширились и снова резко сузились на Голденберге, расслабились на Энни Вилларс и холодно проводили удалявшуюся спину Колина Росса. О чем он думал, оглядывая своих попутчиков, трудно сказать, и когда он наконец обернулся, чтобы посмотреть на меня, то вряд ля что-либо увидел, настолько был погружен в свои мысли.
– В пять пятнадцать, – с отсутствующим видом повторил он, – хорошо.
– Не тратьте напрасно деньги на заезд в три тридцать, – бросил мне Кенни Бейст, и Голденберг, покрывшись красными пятнами, в ярости погрозил ему кулаком и чуть не ударил.
Остановил его голос Энни Вилларс, ласкающий и нежный, как взбитые сливки, но полный превосходства и презрения:
– Держите себя в руках, тупица.
У Голденберга буквально отвисла челюсть, рот так и остался открытым, обнажились отвратительно выглядевшие коричневые зубы, поднятый кулак медленно опустился. Вид у него был совершенно дурацкий.
– А что касается тебя, – Энни Вилларс поглядела на Кенни, – то я уже говорила тебе: попридержи язык, это твой последний шанс.
– Вы увольняете меня? – спросил Кенни.
– Решу в конце дня.
Кенни вовсе не казался озабоченным перспективой потерять работу, и я понял, что на самом деле он специально дразнил их, чтобы они избавились от него. Он попался им в лапы, будто орех между зажимами щипцов, и, пока зажимы были сжаты, Кенни не мог выбраться.
Во мне проснулось ленивое любопытство: что же случится в три тридцать? Это поможет мне скоротать ожидание.
Они направились к трибунам: Кенни впереди, майор и Голденберг – за ним, замыкала шествие Энни Вилларс. Майор то и дело останавливался, оглядывался и поджидал ее, но как только она приближалась к нему, снова убегал вперед, так что попытку быть галантным он так и не сумел довести до конца. И я очень живо представил, как в детстве тетя таким же образом водила меня на прогулку, и как я всякий раз бесился, когда она обгоняла меня.