Роджер взял пиджак, пошарил по карманам и выложил добычу на стол рядом с конторской книгой, на которой красовался недоеденный гамбургер. Кроме тощего бумажника с обратным билетом до Лондона, там были зажигалка, спички и три темно-коричневых прозрачных обертки с красными и желтыми надписями.
Роджер расправил одну из них на столе и громко прочитал:
– Растопка. Не пачкается. Нетоксична. Сгорает не сразу. Безотказна. Двадцать штук. – Он быстро прикинул: – Пять пустых оберток, это значит, сто штук растолок. Что делать с сотней растолок на ипподроме?
Гарольд Квест смотрел зверем.
От одного вида поднявшегося во весь свой гигантский рост Генри можно было прийти в смятение.
– Если вы не тот, за кого себя выдаете, – грохотал Генри, – то что же вы здесь задумали?
– Ничего, – слабо пропищал Квест, ладонью утирая лицо.
Громкий голос Генри подавил его волю.
– Люди, поджигающие на ипподроме препятствия, запросто могут взорвать трибуны. Все, передаем его полиции.
– Да не взрывал я трибун, – проговорил еще больше испугавшийся Квест.
– Неужели? Вы же были здесь в пятницу утром. Сами же в этом признались.
– Ничего подобного… Я не был здесь тогда.
– Ну нет, вы определенно были здесь, – сказал я. – Вы заявили полиции, что видели, как машина Дарта Стрэттона въезжала в главные ворота между восьмью и половиной девятого утра.
Гарольд Квест явно не знал, что сказать.
– И какой смысл, – добавил Роджер, – было пикетировать ворота ипподрома в такое время, да еще в тот день, когда известно, что не будет никакой публики.
– Хотя телевидение все-таки приехало, – заметил я, – после взрыва.
– Мы вас видели, – с жаром заговорил Кристофер. – По телеку сказали, что это вы сделали. Вы почти убили моего брата и так покалечили моего папу.
– Не делал я этого!
– Кто же тогда сделал? – заревел Генри. – Ты и сделал! Ты путался тут под ногами, мешал, ты же не демонстрант, ты уничтожил имущество ипподрома и пойдешь теперь в тюрьму. Полковник, пошлите за полицией, они копаются там, за оградой. Пусть им скажут, что мы нашли террориста.
– Нет!– заскулил Квест.
– Тогда выкладывай, – приказал Генри. – Мы слушаем.
– Ладно. Ладно. Препятствие я поджег, это правда. – Квест не признавался, а умолял. – А трибуны не трогал, никогда. Не трогал я, Бог свидетель.
– При чем тут Бог? Попробуй убедить нас.
– Зачем вам понадобилось поджигать препятствие? – задал вопрос Роджер.
– Зачем? – Квест с отчаянием обвел комнату взглядом, словно ответ мог быть написан на стенах.
– Зачем? – гаркнул Генри. – Зачем? Зачем? Зачем? Только не пытайся пудрить нам мозги своими правами животных. Мы тебя уже знаем, с тобой все ясно. – Он махнул рукой на гамбургер. – Так зачем ты это сделал? Не скажешь правды, пеняй на себя.
Квест увидел проблеск надежды:
– А если я расскажу, вы меня отпустите?
– Посмотрим, – сказал Генри. – Сначала выкладывай.
Квест посмотрел на великана, на всех нас, уставившихся на него враждебными взорами, потом перевел взгляд на обертки и гамбургер на столе и вмиг потерял самообладание.
На лбу у него выступили капельки пота.
– Мне за это заплатили, – признался он. Это заявление было встречено гробовым молчанием.
Квест обвел нас взглядом загнанного зверя, и пот заструился по его лицу.
– Я актер, – оправдывающимся тоном проговорил он.
Опять молчание.
Отчаяние Квеста возрастало по мере повышения звука его голоса. Он взвывал все на более высоких тонах.
– Да, вы не знаете, что значит ждать и ждать работы, сидеть у телефона и вечно смотреть на него, а он молчит. И жить на крошках… Хватаешься за любое предложение, совершенно любое…
Молчание.
Он жалостливо тянул:
– Я хороший актер…
Я подумал, что этого никто из нас отрицать не станет.
– …но все зависит от везения. Нужно иметь знакомства…
Он стащил с головы съехавшую набок шапочку и сразу стал похож на обыкновенного Гарольда Квеста, сидящего на мели актера, а не на Гарольда Квеста, психопата-фанатика.
Он произнес:
– Мне позвонил кто-то, сказав, что видел, как я играю демонстранта, протестующего против охоты на диких зверей в телевизионном фильме… так, маленькая роль, эпизодическая, без слов, без диалогов, нужно было выкрикивать лозунги и браниться, но мое имя было в титрах, лидер демонстрантов – Гарольд Квест.
Удивительное дело, он страшно гордился тем, что его имя назвали в титрах.
– И тот, кто позвонил по телефону, сказал, может быть, я соглашусь устроить настоящую демонстрацию, за деньги? И мне не нужно будет платить гонорар театральному агенту, потому что он нашел мой телефон в справочной книге, куда заглянул просто на всякий случай…
Он остановился, изучающе глядя на наши лица, умоляя понять его, но никто не хотел понимать.
– Ну, – чуть слышно проговорил он, – меня выселяли из квартиры за неуплату квартплаты, мне некуда было деваться, я уже жил на улице раньше, это ужасно… уж лучше…
Что-то в его рассказе, какая-то нотка жалости к самому себе напомнило мне, что это актер, и неплохой, и что всем этим рыданиям не следует очень сильно доверять. Но, подумал я, пусть продолжает. Может быть, проговорится, не может быть, чтобы не проговорился.
Он и сам понял, что жалостливость не встречает сочувственного отклика, и решил предложить нам более деловое объяснение.
– Я спросил, что нужно делать, и мне сказали, что нужно приехать сюда и устроить кавардак…
– Сказали! – удивился Роджер.
– Нет, сказал. Он сказал, чтобы я собрал несколько настоящих демонстрантов и уговорил приехать сюда пошуметь и покричать. Я так и сделал, походил, поискал, нашел эту крикливую сучку Паулу, она привела с собой друзей… и, поверьте мне, я провел с ними целую неделю и чуть не сдох от них…
– Но ведь вам платили? – предположил я. – Вы брали деньги?
– Ну… – он замялся. – Чуть-чуть сначала. Чуть-чуть каждый день. Да.
– Каждый день! – недоверчиво повторил я. Он кивнул.
– А за поджог заборчика?
Он окончательно сник.
– Он ничего не говорил о том, чтобы сжечь препятствие, во всяком случае поначалу.
– Кто, – без тени угрозы спросил Роджер, – кто он?
– Он не назвался.
– Вы хотите сказать, – тем же спокойным урезонивающим тоном спросил Роджер, – что вы устроили здесь демонстрацию с разными угрозами по требованию человека, которого в глаза не видели и о котором вам ничего не известно?