Я хорошо освоил правила этой игры, но не всегда удавалось хорошо сыграть. Даже если посол заранее получал безупречную информацию, не было гарантии, что правительство его родной страны ему поверит или будет действовать соответствующим образом. Послу, которого проигнорировали, ничего не оставалось, кроме как рвать на себе волосы. И, надо сказать, такое довольно часто случалось. Ни одна страна в мире не лишена недостатков.
Вернулись представители Японского жокей-клуба и несколько раз поклонились, выразив особую радость, когда я сказал, что узнал одного из них. Он извинился, что сам не сразу узнал меня. Мы обменялись кучей банальностей и поклонов. Наконец я спросил у них, не могу ли я еще чем-нибудь помочь. Они ответили с видимой готовностью, что хотели бы горячего некрепкого чая без молока и без сахара, изысканно пошутив, что были бы рады японской чайной церемонии. Я часто и с удовольствием присутствовал на таких церемониях и, зная обычаи, спросил:
— А можно мисс Аннабель принять в ней участие? Хотя надо помнить, что у нее нет кимоно и оби.
Их восточные глаза заулыбались. При этом они серьезно ответили, что были бы очень рады. Я спросил, не хотят ли они для этого случая воспользоваться комнатой директора. Похоже, эта перспектива их не прельщала.
Я сказал Аннабель:
— Они хотят выпить чаю — некрепкого, без молока и без сахара, и были бы вам признательны, если бы вы принесли его прямо сюда.
— И это все?
— Не совсем. В Японии существует традиция проведения чайных церемоний прямо на скачках в качестве времяпрепровождения между забегами. По-моему, они скучают по родине.
— Вы, наверное, не пойдете со мной… — сказала Аннабель.
— Подумаем над этим вопросом. Где тут у нас чайная?
Мы принесли заказанный напиток и за чашкой чая неспешно вели беседу. Потом, когда я уходил, Аннабель спросила:
— Почему вы кланяетесь им больше, чем они вам? Это не по-английски.
— Они старше, являются членами жокей-клуба, и сейчас мы на скачках. Так они чувствуют себя увереннее, а меня это ничуть не унижает.
— Вы прекрасный дипломат и, наверное, сумеете помочь в любой ситуации.
Я улыбнулся и, получив в ответ живую, теплую улыбку, подумал: «Это уже что-то». Она прочла мои мысли, поджала губки и покачала головой.
И все же.
Аннабель снова занялась своими подопечными, которые знаками высказали желание посмотреть вблизи на букмекеров. Я наблюдал за ними с трибуны, а тем временем участники предстоящего забега выстраивались на старте. Аннабель была выше своих спутников, и комбинацию из двух темноволосых голов и одной белокурой и кудрявой было легко отыскать в толпе. Они не спеша переходили от одного букмекера к другому, показывали на ставки, записанные мелом на щитах, пока наконец один из мужчин не вынул деньги, которые Аннабель передала букмекеру. Ставка была сделана, билет выдан. Все трое поднялись на таттерсальскую трибуну и смотрели скачки оттуда. Вскоре ко мне подошли Грэг и Викки. Вид они имели утомленный, и я спросил:
— Что, поднадоело?
Но Викки объяснила, что дело не в этом — просто не хватает сидячих мест. Они сделали ставку еще в первом забеге, но проиграли, и лишь третий забег принес им победу. Настроение поднялось, но усталость накапливалась.
Кена и Белинды не было видно. Позже я выяснил, что они прошли к финишу, чтобы быть ближе к барьерам. Аннабель отвела своих японцев к выводке — посмотреть участников следующего забега, и я присоединился к ним, не столько из желания помочь, сколько из интереса.
Все трое мне обрадовались, мужчины, пожалуй, даже проявили излишнюю эмоциональность. Я стал для них самым родным представителем Запада. Они надеялись, что я подскажу, какая лошадь выиграет следующий забег, потому что предыдущий они проиграли.
Я долго следовал правилу: выбирай ту лошадь, что наиболее хорошо сложена. Наверное, это было как-то связано с моей новой фамилией. Я внимательно посмотрел выводку и указал на поджарую лошадку с хорошо развитой мускулатурой, которая флегматично ходила по кругу, опустив голову. Японцы поклонились в знак благодарности и побежали делать ставки. Как они сказали, система ставок через букмекеров была для них в новинку. Аннабель спросила, почему я выбрал именно эту лошадь.
— Она хорошо выглядит, — ответил я.
— Так вы разбираетесь в лошадях?
— Когда-то я хотел стать жокеем. Она смерила меня взглядом.
— Надеюсь, бывают жокеи в шесть футов ростом.
Я кивнул.
— Но можно сказать, что я перерос в другом плане.
— В каком?
— В плане полного отсутствия возможности.
— Раньше я безумно любила пони, — понимающе кивая, сказала Аннабель, — но однажды поняла, что жизнь — это гораздо больше, чем просто верховая езда.
Она с ног до головы была одета в черно-белое: черные ботинки и чулки на стройных ножках, клетчатая юбка, свитер с большим отворотом, короткое черное пальто, большой пушистый белый шарф с черной бахромой. Порой ей можно было дать лет шестнадцать, порой в два раза больше. Однако в целом она производила впечатление вполне сведущего в своем деле человека, если только не натыкалась на языковой барьер.
— Вы живете в Лондоне? — спросил я Аннабель.
— На Фулхем-Роуд, если это можно назвать Лондоном. А вы?
— Бездомный.
На меня бросили презрительный взгляд, достойный моего ответа.
— Вы хотите сказать, что ночуете на вентиляционной решетке на Трафальгарской площади?
— А на Фулхем-Роуд, случайно, не найдется подходящей решетки?
Она ответила взглядом, который ясно говорил, что игра зашла слишком далеко. Я же подумал, что если всерьез не начну искать, где можно преклонить голову, чудесная теплая решетка, через которую из подземных туннелей поднимается горячий воздух, будет представлять для меня определенный интерес. В студенческие годы мне случалось несколько раз проводить в столице ночь без конкретного ночлега, но сейчас я, пожалуй, был староват для этого.
Японцы вернулись, радостно размахивая билетами, и все вместе мы поднялись на трибуну, чтобы полюбоваться нашей лошадкой. Она продержалась до последнего барьера, на котором кувыркнулась через голову — только копыта в воздухе мелькнули.
Я извинился. Они сказали, что тут нет моей вины. Лошадь поднялась на ноги и без всадника помчалась галопом вдоль трибун. Казалось, она была готова, не переводя дыхания, сделать еще два круга. Японцы сунули свои, теперь уже бесполезные билеты вместе с обманутыми надеждами в карман и решили, что в следующий раз они спустятся прямо к ограде, как делали другие зрители. Я собирался было сказать, что пойду с ними, как вдруг заприметил Кена, который в одиночестве медленно шел, то и дело заглядывая в свою программку, и наконец остановился в нерешительности.