– Я знал, что ты наш, рабочий человек. Понимаешь, у нас тут собрались свои, проверенные люди, настоящие мужчины. Понимаешь, будем делать восстание, бежать к своим. Будем бить немецкую гадину. Понимаешь?..
Азиз видел, как аварец прячет глаза, мямлит, жмется, как побитая палкой собака. Ему стало скучно, он выругался по-кумыкски, чтобы аварец понял, плюнул и отвернулся.
Это была его первая проверка, самая примитивная, лобовая. Потом таких проверок было еще несколько и, наверное, они еще не закончились даже теперь, когда он уже был включен в состав группы, формируемой диверсионно-разведывательной абверкомандой АК-201, для заброски в тыл советских войск на Северном Кавказе. Теперь на территории бывшего санатория ВЦСПС в Крыму, где располагалась школа разведчиков и диверсантов под условным названием «Группа здоровья», они проходили ускоренную тактико-техническую и политическую подготовку.
Возглавлял группу майор фон Руддель, тот самый офицер со шрамом на щеке. В группу входили горцы, жители Северного Кавказа, и радист из терских казаков. Рядовые члены отряда пока не знали, в чем заключается их миссия, знали они только название операции – «Хлеб-соль».
Азиз Саадаев мог пожертвовать очень многим, чтобы оказаться в родных горах. Разбитый нос и синяк в виде полумесяца на животе были ничтожной жертвой.
* * *
Репортаж Астрид одобрила.
Как только они прилетели в Москву, Астрид сразу просмотрела материал и тут же дала команду перегнать отснятое и смонтированное в головную штаб-квартиру с рекомендациями поставить в блок новостей по Восточной Европе…
– Завтра увидишь себя в утренних новостях, – сказала она Айсет, ободряющим движением дотронувшись до ее плеча. – С тебя шампанское. С почином!
И вдруг потянулась к ее лицу и, подмигнув, ущипнула Айсет за подбородок…
– Шампанское, не забудь!
Айсет восприняла сказанное буквально. Выходя на Тверскую-Ямскую, спросила у консьержа, где тут рядом хороший… она замешкалась, подыскивая слово, аналогичное французскому «cave»… Где тут рядом вино-плэйс? Выяснилось, что приличное вино-плэйс находится в так называемом «Елисеевском», что по этой же стороне Тверской, всего в трех шагах вверх по улице в сторону Пушки…
В «Елисеевском», большом старомодном, под русское ретро, магазине оказалось, что настоящего французского шампанского нет в ассортименте. В изобилии имелись дешевые сорта претенциозного местного брэнда «Советское»… Брать это Айсет не захотела. Постояла, подумала и взяла огромную бутылку игристого «…a la base de la vin naturelle et de l’eau aromatisee [6] …», из тех, какими гонщики обливаются, стоя на подиуме.
Когда вернулась в офис, Астрид уже как раз собралась уходить.
– Это как ты сказала, – протягивая пакет, смущаясь, пробормотала Айсет, – вроде как с началом моей деятельности, за первый репортаж…
– А-а-а, – рассмеялась Астрид, – так это я пошутила. Но если ты уж так буквально, то давай поедем ко мне, отметим, а заодно и посмотрим твой репортаж уже в эфире.
У Астрид была темно-синяя семьсот семидесятая «вольво».
– Большая машина в этой дикой стране рекомендуется как залог безопасности, – сказала Астрид, сев за руль и включая зажигание, – это в Париже женщина может расслабиться и комфортно чувствовать себя в малюсеньком «остин-мини»… А здесь эти бандиты на джипах, что размером с однокомнатную квартиру на колесах, тебя вмиг расплющат, стоит только зазеваться…
Квартира у Астрид была на Малой Бронной. Роскошная парадная с консьержем и видеокамерами. Охраняемая парковка перед домом. На лифте поднялись на третий этаж. На этаже три двери. И ковер на лестничной площадке. И цветы.
– За квартиру Си-би-эн платит четыре тысячи долларов в месяц, – похвасталась Астрид, снимая плащ.
Автоматика встречала хозяйку, приветливо зажигая в комнатах свет и весело включая музыку и телевизоры с ее, хозяйки, любимыми телеканалами.
– Вино неси на кухню, – сказала Астрид, заметив замешательство своей гостьи. – Русские вообще, оказывается, любят на кухнях, как это по-русски? Ту-со-вать-ся…
У Астрид были все западные каналы. И что бы она ни смотрела, в какой бы комнате ни был включен телевизор, в уголке экрана один сектор маленьким квадратиком обязательно показывал картинку канала Си-би-эн…
– Так что твой репортаж мы не пропустим, – бодро сказала Астрид, доставая бокалы.
– Но ведь репортаж в завтрашнем утреннем блоке! – неуверенно пробормотала Айсет.
– А ты что? Уже уходишь? – спросила Астрид, с улыбкой поглядев в глаза своей визави.
Пили, разумеется, не то самое «А la base…», что Айсет купила у «Елисея», а настоящий «Дом Периньон», что в изобилии водился в личном погребке мадам. И когда выдули вторую бутылку, третью и четвертую взяли в спальню, где, разомлев и раскрасневшись от непринужденной беседы, без туфель уселись прямо на ковер…
Айсет не сразу почувствовала легкие прикосновения. Кончиками пальцев Астрид гладила ее плечо, потом шею, потом коснулась губами ее полуобнаженной груди…
– Ты что-то сказала, Katzchen [7] ? – размягченно промурлыкала Астрид.
– Мне пора… – Айсет потянулась к туфлям.
– Почему? Я тебя чем-то обидела?
– Нет, но… Этим я предпочитаю заниматься с мужчинами. Извини, что не предупредила. Вызови мне такси, пожалуйста…
Я слишком силен, чтоб тоской изойти,
Если к ночи стал день клониться.
Мне, как мысли, не усидеть взаперти.
Я по горным тропам должен идти
И над пропастью остановиться…
Генрик Ибсен
В горах хромота незаметна. Если одна нога короче другой, здесь это – не беда. Здоровый человек все равно на склоне одну ногу больше подгибает, а другую вытягивает. В горах хромают все.
Но если бы уродство было только внешним! Дуте Эдиеву приходилось часто останавливаться, присаживаться на кочки и коряги, ждать, когда уймется ломота в больных костях. Можно было, конечно, перетерпеть, но тогда предательская нога распухала даже в мягком кожаном сапоге-чулке. Дута разувал ее, рассматривал странно выпирающую берцовую кость, покрытую такими же странными мышцами, вывернутую, нечеловеческую стопу.
В горах не так много тропинок, особенно если ты идешь в определенном направлении, и Дуте часто доводилось проходить мимо того самого утеса и ивы, где судьба его когда-то подстерегла. Он не избегал этого места. Напротив, он часто делал здесь привал. Под этой ивой, которая давно уже переросла утес, воображение Дуты разыгрывалось. Оно, как и это дерево, поднималось над тяжелой, почти каменной обидой, уносило горца в другую жизнь, где он был самым лихим и удачливым джигитом, слава о котором шла по всей Чечне, где его боялись и уважали. Тогда он представлял себе, как Айшат сама приходит к нему и стоит чуть в отдалении, ждет, когда он обратит на нее внимание. Дута медлил, оттягивал момент полного торжества.