— Значит, вы думаете, что убил не Иероним?
— Убить мог кто угодно, — ответил Фасонов, протыкая вилкой какой-то грибок вместе с листом петрушки. — Иероним тоже мог убить. Другое дело, кто устроил это убийство.
— Вы имеете в виду схему «заказчик — исполнитель»?
— Скорее всего, мы здесь столкнулись с другим, — Никита прикончил уже два салата и с аппетитом взялся за третий. — Организатор — слепое орудие. В этой системе, возможно, нашлось место и бедному Йорику.
— А мне? — спросила Аня. — Вы же сказали, что это я подлила огонь в масло всей этой истории?
— Вы — ангел, Аннушка, — ответил Никита Фасонов, вытирая рот белоснежной, как крыло ангела, салфеткой. — Без вас все это длилось бы и длилось. Иероним мучился и страдал, но делал бы свою, вернее, порученную ему работу. Пафнутьев обделывал бы свои подлые делишки, придумывал новые схемы. Тамара Леонидовна, как царица-ночь, покрывала бы всех своим черным плащом… Все шло бы своим чередом. Но появились вы. А в вашем присутствии это долго происходить не могло. Нельзя бесконечно грешить в присутствии ангела, Аннушка. Хотите выпить? Тогда пить? «Боржоми» или сок? Все их схемы, уверен, были безупречны, математически точны. Но разве для ангела существуют правила арифметики?
— Ангелы — двоечники? — удивилась Аня.
— Вот именно! — обрадовался Никита. — Они — второгодники. Для них не существует строгих правил, жесткой логики, непробиваемых стен. А рядом с ними буксуют совершенные механизмы, дают сбой всеобщие законы… Они это почувствовали, они забеспокоились. Кто им мешает? Суетливый, импульсивный Иероним? Нет. Он такой же управляемый, как и раньше. Кто-то другой, более могучий, более высокого полета…
— Ну, вы скажете тоже! — попробовала возмутиться девушка.
— Не спорьте, Аннушка, с художником. Это бесполезно. Они обнаружили вас. Они вас вычислили. Пафнутьев бросился за вами ухаживать почти на виду у мужа. Мачеха засуетилась, забегала в красном платье… Словом, все их создания, вся их Вавилонская башня рухнула. Разрушитель — вы, Аннушка. Что же теперь будет?
— Вот и я вас хотела спросить: что же теперь будет?
— Сейчас, наверное, идет охота на Иеронима, а потом начнется охота на вас. Вам угрожает смертельная опасность, по-моему, — спокойным голосом сказал Фасонов. — Моя мама… Моя мама все правильно сказала. Вас нужно оберегать, лелеять. Теперь вы поняли, почему я специально искал вас, приехал к университету и ждал целый час?
— Спасибо вам, Никита, за заботу.
— Не благодарите меня пока, — остановил ее Фасонов. — Это только начало. Я предлагаю вам уехать за границу. Вы были в Европе, Америке?.. Как! Неужели Иероним ни разу не вывез вас за пределы единой, нерушимой? Вот жлоб! Извините меня, Аннушка, хоть это и правда. У меня даже все слова куда-то пропали от этого. Такую женщину держать, можно сказать, взаперти. Разве он не понимал, как бы вы смотрелись на улицах Парижа, как заиграла бы ваша красота после поездки в Италию? Какая бестолочь ваш благоверный! Тем более, мы поедем с вами, куда вы пожелаете, куда мечтали…
— Постойте, Никита, мы поедем с вами вдвоем? — догадалась, наконец, Аня.
— Вам же нужен сопровождающий и вообще, — пробубнил Фасонов.
— Что вообще? Вы будете вести себя как джентльмен?
— Еще чего! — почти закричал Фасонов. — Зачем я буду вас обманывать? Мы взрослые люди. Я напоминаю вам вашего мужа, вы — женщина моей мечты… Все. На этом все условности кончаются. Мы — свободные путешественники, без рюкзаков условностей и морали…
— А как же ваша мама, ее замечательные, добрые слова? — спросила Аня.
— Потому мы и едем отсюда подальше.
— У вас, значит, растяжимая совесть? Она распространяется только до известных границ?
— Перестаньте, Аннушка… Пусть кто-нибудь скажет, что у меня недобрые намерения. Вообще, желать вас — разве это плохо? Это все равно, как хотеть стать лауреатом Нобелевской премии, победителем Олимпийских игр, покорителем Эвереста. Это — хорошее, правильное желание.
Аня расхохоталась.
— Никита, вы меня совсем запутали, — отсмеявшись, сказала она. — Извините, конечно, но вы не только достойный ученик Василия Лонгина, но еще и Пафнутьева.
Она хотела сказать не «ученик», а «сын», но решила Фасонова не обижать.
— Вы называете меня ангелом, — сказала она серьезно. — Разве могу я оставить Иеронима в таком положении? Кто ему поможет, кроме меня? К тому же идет следствие, следователь уже приходил ко мне…
— Он взял с вас подписку о невыезде? — спросил погрустневший Фасонов.
— Нет, не взял. Он и не допрашивал меня, а просто разговаривал.
— Еще один влюбился, — проговорил Никита. — Как там у Блока? «Обратясь к кавалеру намеренно резко, вы сказали: „И этот влюблен…“»
— Неужели вы ревнуете меня уже неизвестно к кому?
— Неизвестно к кому? — переспросил Никита. — Вы недооцениваете интуицию художника. Если я говорю, что вам грозит опасность, хотя вам это кажется бредом и ерундой, все-таки прислушайтесь к моим словам. Если я ляпнул глупость, что в вас влюбился следователь, то так оно и есть. Верьте художникам, когда они творят и говорят, не задумываясь, когда они юродствуют…
— Никита, а ведь мне было предсказание, — вдруг вспомнила Аня. — Это было зимой, в монастыре. Мы туда ездили с Иеронимом. Такая странная, несчастная женщина с переломанным носом и такой же переломанной судьбой говорила мне странные вещи, сама не понимая их смысла. Что же она говорила? Не верь священному, опасайся черной кошки, желтого властелина и какой-то воды… Что бы это могло означать?
— Я не трактую чужие слова, чужие картины, — Никита Фасонов был очень сильно расстроен. — По крайней мере, мне можете доверять, потому что ничего священного во мне нет. Святое для меня есть, а вот со священным сложнее… Черная кошка — это глупость. Водобоязнь — это бешенство. Вот тринадцатое число — другое дело. Скажите мне, Аня, пожалуйста. Мне это очень важно. Вам все-таки было не совсем неприятно мое предложение?
Пойдем. Не оставляй меня, жена.
Душа в тревоге и устрашена.
Избавившись, наконец, от Фасонова, Аня почувствовала огромное облегчение. Ничего общего с Иеронимом у Никиты не было, разве что борода. Скорее он напоминал ей Вилена Сергеевича — те же прилипчивые манеры, приторные разговоры. Наплел всякого про тайные заговоры, схемы, вавилонские башни, грозившую Ане опасность, а на самом деле просто ее клеил. Впрочем, так поступали многие мужчины. В присутствии Ани у них развязывались языки, плутовато загорались глазки, они начинали врать и хвастаться.
Аня шла по знакомой дороге к дому Лонгиных. Мало надежды, что Иероним прятался здесь, но где-то она должна была его искать. Бывают такие моменты в жизни, когда надо хоть что-то предпринимать, барахтаться лягушачьими лапками в ведре с молоком.