В те дни меня сильно беспокоило состояние Элизабет. Она регулярно ложилась в больницу для интенсивного лечения, когда чувствовала себя хуже, но с постепенным исчезновением полиомиелита таких больниц становилось все меньше и меньше. И недавно нам сообщили, что ее уже не смогут принять в ту больницу, где она обычно проходила укрепляющий курс.
Мы ехали с Перелли в такси, и я попросил порекомендовать какое-нибудь заведение, куда в случае необходимости можно было поместить Элизабет. Вместо ответа он пригласил меня к себе выпить, в результате чего у него появился еще один пациент. Благодаря его заботам общее состояние Элизабет быстро улучшилось.
Я поблагодарил за рецепт и сунул его в карман.
— Тай, эти таблетки для Элизабет или для вас?
Я взглянул на него с наигранным удивлением.
— А в чем дело?
— Друг мой, я же пока не ослеп. То, что я вижу на вашем лице... это следы тяжелых...
Я криво улыбнулся:
— Ладно. Все равно я собирался просить вас. Нельзя ли наложить повязку на пару ребер?
Он плотно перевязал меня и протянул стаканчик с каким-то раствором — смесь, по его словам, чудодейственная, так как она снимала любые боли.
— Надеюсь, Элизабет ничего не подозревает? — озабоченно спросил он.
— Ей я сказал, что упал и поранился.
Он одобрительно кивнул:
— Правильно. А вы сообщили об этом в полицию?
Я отрицательно помотал головой и рассказал ему про Люка-Джона.
— Да, все непросто. Но почему бы не сказать Люку-Джону, что эти люди вам угрожали? Не заставят же вас снимать рубашку в редакции! — Он улыбнулся той особенной улыбкой, которая всегда заставляла Элизабет улыбаться в ответ. — Думаю, те двое вряд ли станут распространяться на эту тему.
— Неизвестно, — задумчиво нахмурился я. — Неплохо было бы появиться сегодня на скачках как ни в чем не бывало, в добром здравии.
Он согласился и приготовил небольшой пузырек с чудодейственным средством.
— Много не принимайте, — сказал он, протягивая его мне. — Из крепких напитков только кофе.
— О'кей!
— Впредь постарайтесь не ввязываться в истории, которые заканчиваются таким печальным образом. — Я молчал. Он смотрел на меня с сочувствием и грустью. — Не слишком ли высока цена, если речь идет о здоровье Элизабет?
— Идти на попятную поздно. Даже ради Элизабет.
Он покачал головой.
— Так было бы лучше для нее. Но... — Он пожал плечами и протянул мне руку. — Старайтесь, по крайней мере, не ездить поездом.
К вокзалам я не приближался часа полтора. А потом все-таки сел в поезд и отправился в Пламптон на скачки в компании двух вполне смирных незнакомцев и журналиста, которого немного знал по Би-би-си.
Благодаря смеси Тони, я, как обычно, проболтался там весь день, беседуя и обмениваясь шутками с разными людьми. Большую часть времени я специально ошивался у прилавков букмекеров, присматриваясь к их ставкам и лицам. Они поворачивали головы вслед мне и перешептывались, подталкивая друг друга локтями. Когда я решил поставить десять шиллингов на какого-то полуаутсайдера, один из них спросил:
— Как самочувствие, приятель?
— А что? — ответил я. — Денек выдался славный.
Секунду он смотрел на меня, явно недоумевая, потом пожал плечами.
Я пошел дальше, всматриваясь в лица, стараясь опознать хоть одного из тех. Жаль, что тогда, в купе, я не приглядывался к моим четырем попутчикам и сейчас вовсе не был уверен, что узнаю хоть одного из них. И не узнал бы, если бы тот сам себя не выдал.
Он весь задергался, когда заметил, что я смотрю на него, соскочил со стенда и бросился наутек.
В тот день бег не был запланирован в моем репертуаре.
Я тихо подкрался к нему сзади где-то через час, когда он успокоился и вернулся на место.
— Пару слов на ушко, дружище, — прошептал я.
Он подскочил дюймов на шесть:
— Я тут ни при чем!
— Знаю, знаю. Ты только скажи мне, кто были эти двое. Двое в комбинезонах.
— Я вас умоляю...
— А как насчет заработать? Двадцать фунтов! — предложил я.
— Да ничего я не знаю... Как это вы здесь очутились?
— А что?
— Если уж эти двое кем-то займутся... Они просто так не отстанут.
— Правда? А на вид такие смирные.
— Нет, честно, — с любопытством спросил он, — они что, вас не тронули?
— Нет.
Он был явно озадачен.
— Ладно, так уж и быть, двадцать пять фунтов, — сказал я. — Как их зовут и на кого работают?
Он заколебался:
— Только не здесь, приятель. В поезде.
— Нет, не в поезде. В ложе прессы, и немедленно. — Я был настроен решительно.
Он отпросился на пять минут у ворчавшего хозяина и пошел впереди меня вверх по ступенькам к «Орлиному гнезду», которое занимали представители прессы. Я мигнул единственному газетчику, который там оказался, и тот покорно исчез.
— Ну вот, — сказал я. — Итак, кто они?
— Бирмингемцы, — осторожно ответил он.
— Это понятно. От их акцента воздух спекся.
— Боксеры-профессионалы, — отважно продолжал он.
Я вовремя удержался, чтобы не сказать ему, что это я понял тоже.
— Ребята Чарли Бостона! — нервно выпалил он наконец.
— Вот это уже нечто. А кто такой Чарли Бостон?
— Да кто же не знает Чарли Бостона?! У него игровые лавки в Бирмингеме, Уолвергемптоне и разных других местах.
— И парни в поездах?
Любопытство все больше разбирало его.
— Может, вы должны Чарли деньги? Нет?.. Что ж тогда им от вас было надо? Обычно они так гоняются за неаккуратными должниками.
— Впервые в жизни слышу о Чарли Бостоне, не говоря уж о том, что ни пенса ему не должен. — Я вынул из бумажника пять пятифунтовых купюр.
Натренированным жестом он сцапал бумажки и ловко упрятал в потайной карман под мышкой.
— Ворье проклятое совсем одолело, — объяснил он. — Только и знай держи ухо востро...
Он вмиг скатился по ступенькам, а я остался в ложе прессы и отпил еще глоток из волшебного флакончика, размышляя о том, что Чарли Бостон поступил очень и очень глупо, когда натравил на меня своих ребят.
Как и следовало ожидать, реакцией Люка-Джона было возмущение:
— Да как смеют они так обращаться с сотрудниками «Блейз»?!
Среда, утро. В редакции почти никого.