Тот поджал губы. Сыновья, по-видимому, не доставляли предмет его гордости. В ответ на мой заискивающий комплимент он буркнул:
— Пошли в дом. Там и спросите все, что вас интересует. Вы сказали, что для журнала?
Я кивнул.
— Пэт! — крикнул он. — Привяжи этих трех как следует и задай им корма, а Джо пусть займется изгородью. Питер, у тебя тоже дел полно. Ступай работать!
В молчаливом повиновении мальчиков таился закипающий бунт. Они нарочно помедлили, а потом двинулись прочь, храня невозмутимое выражение на лицах. Крышка над котлом пара. В один прекрасный день Ронси может и ошпариться.
Мы быстро пересекли двор и прошли в кухню. Мясо все еще текло. Ронси обошел лужицу и дал мне знак следовать за ним в небольшую полутемную прихожую.
— Мэдж! — крикнул он. — Мэдж!
Отцу повезло не больше, чем сыну. Он, как и Питер, пожал плечами и провел меня в комнату, убогую и обшарпанную, как и все в доме. Вокруг на полу и стульях валялись разные предметы, письма, газеты, одежда, игрушки и прочий совсем уже непонятный хлам. На подоконнике стояла ваза с давно увядшими и засохшими хризантемами, а на полке бесстыдно красовалась паутина. В камине громоздилась куча остывшего еще вчера пепла.
— Садитесь, если найдете где, — сказал Ронси. — Мэдж позволяет ребятам творить в доме черт знает что. Слишком мягка с ними. Вне дома я этого не терплю.
— А сколько их у вас?
— Мальчиков? Пятеро.
— И дочь?
— Нет, — отрубил Ронси. — Пятеро сыновей. -
По-видимому, эта ситуация его серьезно угнетала. — Что за журнал?
— "Тэлли". Им нужен занимательный материал к предстоящим скачкам на Золотой кубок, и я решил для разнообразия забыть о знаменитостях и высветить факелом прессы другой объект.
— Понял, — несколько заносчиво сказал он. — Кстати, обо мне уже писали раньше.
— Я знаю, — успокоил я его.
— И о Золотом кубке тоже. Сейчас покажу.
Он вскочил, подошел к двухтумбовому письменному столу, целиком выдвинул один ящик и перенес его к моему дивану. Водрузил ящик посредине, смахнул на пол измятый свитер, две сломанные игрушечные машинки, растрепанный сверток в коричневой бумаге и уселся на освободившееся место.
В ящике оказалась стопка газетных вырезок вперемешку с фотографиями. Никаких вам дорогих кожаных альбомов, как у Хантерсонов.
Внезапно я подумал о Гейл. Я видел, как Ронси что-то говорит мне, но думал о ее теле. О душистой и смуглой коже. Ронси что-то спросил, но я не расслышал.
— Ради Бога, простите.
— Я говорю, знаете ли вы Берта Чехова? — Он держал в руке длинную газетную вырезку с фотографией и крупным заголовком: «Тиддли Пом вернулся».
— И да... и нет, — ответил я неуверенно.
— Не понимаю, — буркнул он. — Я думал, вы знакомы, раз занимаетесь общим делом.
— Я знал его. Он умер. В прошлую пятницу.
Я читал заметку, а Ронси пытался выразить сожаление по поводу случившегося, хотя безразличие, звучавшее в его голосе, явно портило весь эффект.
Берт Чехов рассказывал читателям о шансах Тиддли Пома в предстоящих скачках на кубок. По его мнению, устроители, поместившие лошадь в весовую категорию десять и семь десятых стонов, страдали слепотой и умственной неполноценностью, а всем понтерам, не бросившимся тут же делать на него ставки, следовало бы нанять няньку, которая утирала бы им сопли. Он призывал всех и каждого торопиться со ставками, пока букмекеры не наткнулись на это «золотое дно». В свойственном Берту залихватском стиле лошадь была разрекламирована, точно четырехступенчатая ракета.
— Незнаком с этой статьей, — сознался я. — Видимо, пропустил.
— Он звонил в прошлый четверг, а напечатали ее в пятницу. Наверное, в тот самый день, когда он погиб. Я, честно сказать, не ожидал, что она появится. Мне показалось, он был в стельку пьян...
— Вполне возможно, — ответил я.
— И это мне не понравилось.
— Статья?
— Сам-то я не ставил на Тиддли Пома — вот в чем дело. А он этой своей болтовней здорово сбил цену, и когда в пятницу я позвонил своему букмекеру, тот не давал мне больше ста к восьми. Но сегодня они сделали его фаворитом при восьми к одному, а до скачек еще целые три недели. Это верно, конечно, что Тиддли Пом хорошая лошадь, но он все же не Аркл. Мне, честно говоря, это было непонятно.
— Вам непонятно, почему Чехов так разрекламировал его?
Он помедлил с ответом.
— Хвалить хвали, но ведь всему же есть мера.
— Однако вы, наверное, надеетесь выиграть?
— Надеюсь. Конечно, надеюсь. И потом это самые крупные скачки, в которых нам доводилось участвовать. Я не уверен, что он победит, — вот в чем дело.
— Шансов у вас не меньше, чем у других, — сказал я. — Потом, надо же Чехову чем-то заполнить свою колонку! Читателям не угодишь вялой болтовней, им подавай определенность.
Он улыбнулся, не разжимая губ. Улыбка человека, не желающего вникать в проблемы других даже когда речь идет о его сыновьях.
Дверь отворилась, и в комнату вошла крупная женщина в желтом цветастом платье. Она была без чулок. Опухшие лодыжки нависали над краями синих истрепанных туфель. Однако она была легка на ногу и двигалась медленно, поэтому ее поступь производила впечатление какого-то бестелесного перемещения в пространстве — фокус не из легких, если учесть, что весила она никак не меньше двенадцати стонов.
Копна чудесных светло-каштановых волос аморфным облаком окутывала лицо, с которого на мир, словно в полусне, взирала пара мечтательных глаз. Лицо было округлым и мягким, лицо немолодой, но одновременно и незрелой женщины. «Выдуманный, нереальный мир, — неприязненно подумал я, — занимает ее куда больше, чем действительность».
— А я и не знала, что ты здесь, — сказала она.
Ронси привстал вслед за мной.
— Мэдж, это Джеймс Тайрон. Помнишь, я говорил, что он должен приехать.
— Разве? — Она перевела на меня отсутствующий взгляд. — Ну, не буду вам мешать.
— Где ты была? — спросил Ронси. — Ты что, не слышала, как я тебя звал?
— Звал? — Она покачала головой. — А я застилала кровати. — Она стояла посреди комнаты, задумчиво обводя взором весь этот бедлам.
— Что же ты камин не затопила?
Я непроизвольно взглянул на кучу пепла за ре-щеткой, однако для нее это была не помеха. Из обшарпанного дубового ящика, стоявшего у каминной плиты, она извлекла горсть щепок и растопку. Слегка поковыряв кочергой в камине, водрузила все эти предметы на кучу золы, зажгла спичку, потом растопку и соорудила подобие шалашика из угля. Новый огонь мирно разгорался на останках старого, а Мэдж взяла метлу и замела несколько угольков с глаз долой, за поленницу.