— Привет, — удивились они. — Как дела? Дела в их понимании могли быть только одни — их перспективы в сегодняшних соревнованиях. Поболтав немного о лошадях и тренерах, я задал вопрос, ради которого подсел к ним:
— Помните тот уик-энд, когда исчез Боб Шерман? Никто из вас не летел случайно на том же самом самолете?
Летел жокей-любитель. Слава тебе господи.
— Вы не сидели рядом?
Жокей-любитель деликатно объяснил, что он летел первым классом, а Боб — туристским.
— Но я довез его в Осло в своем такси.
— Где вы его высадили?
— О-о-о... здесь. Я остановился в «Гранд-отеле», а он поехал к тренеру, у которого работал. Боб поблагодарил меня и, кажется, сказал, что ему надо на поезд в Льордет и что он не уверен, не опоздал ли на последний. Я помню, как он стоял на тротуаре с саквояжем и седлом... Но какое это имеет значение? Ведь на следующий день он участвовал в скачках целый и невредимый.
— Самолет не опоздал?
— Не помню, чтобы мы говорили об опоздании. Я задал еще несколько вопросов, но жокей-любитель не вспомнил больше ничего, имеющего значение.
— Спасибо, — поблагодарил я.
— Надеюсь, вы поймаете убийцу. — Он улыбнулся. — Я верю в вас.
Если убийца не поймает меня. Я мысленно саркастически усмехнулся и вернулся к Эрику.
— Куда сначала?
— Все железнодорожные вокзалы.
— Все, это значит какие?
— Ближайший вокзал, — уточнил я.
— Зачем?
— Хочу посмотреть расписание.
— Спросите в регистратуре отеля.
— Какой вокзал ближайший? — повторил я.
— Наверно, Восточный, — неуверенно произнес он.
— Тогда поехали.
Эрик сердито покачал головой, но все же мы отправились на Восточный вокзал. Оказалось, что оттуда идут поезда на Берген через Гол. Оттуда же шли поезда в Лиллехаммер, Тронхейм и за Полярный круг. Вообще это был главный вокзал Осло для поездов дальнего следования.
Там стоял целый ряд автоматических камер хранения, и я нашел среди них «С 14», но ключ не подходил, даже не влезал в замочную скважину.
Я взял расписание поездов, которое включало и Гол, где была школа Миккеля Сэндвика. Никогда нельзя знать, что понадобится.
— Куда теперь? — спросил Эрик.
— На другой вокзал. — Мы поехали, но там я вообще не нашел металлических шкафов камер хранения.
— Где еще могут быть камеры хранения с автоматическими замками?
— Кроме вокзалов? В аэропорту. На фабриках, в учреждениях, в школах. Мало ли где. — Эрик явно злился.
— Доступные иностранцу в восемь тридцать вечера в субботу?
— А-а-а. В аэропорту. Где же еще? — И в самом деле, где еще? — Едем в аэропорт? — спросил Эрик.
— Позже. После Свена Вангена.
— Он живет в противоположном направлении, — возразил Эрик. — За ипподромом. Только еще дальше.
— Все равно. Сначала Свен Ванген.
— Вы — босс.
Эрик то и дело поглядывал в зеркало заднего вида и потом объявил, что уверен, «хвоста» за нами нет. Я поверил. Ничего бы не ускользнуло от внимания Эрика, если он действительно хотел видеть.
— Расскажите мне о Свене Вангене, — попросил я. Он неодобрительно скривил рот так же, как когда-то Арне.
— Его отец был коллаборационист, — фыркнул Эрик.
— И все помнят об этом?
— Официально прошлое есть прошлое. — Эрик хмыкнул. — Но если какой-то город захочет, к примеру, построить мост или школу, то выйдет так, что архитектор или подрядчик, которые сотрудничали с нацистами, контракта не получат.
— Но отец Свена Вангена был уже богатый... Эрик покосился на меня, делая резкий поворот налево, мы едва ли за миллиметр обогнули фонарный столб.
— Мне сказал Арне Кристиансен.
— Унаследованное богатство аморально, — объявил Эрик. — Все состояния надо распределить среди масс.
— Особенно состояния коллаборационистов.
— Думаю, да, — усмехнулся Эрик.
— Отец был такой же, как и сын? — спросил я.
— Меднолобый жадный бизнесмен, — покачал головой Эрик. — Он выкачал из нацистов много денег.
— Конечно, с патриотической целью, — предположил я.
Но Эрик так не считал.
— Он ничего не сделал для своих соотечественников. Он наживал деньги только для себя.
— Отец подавил сына, — заметил я.
— Подавил? — удивился Эрик. — Свен Ванген — сверхмощное сверло, он всюду проложит себе путь. Вот уж кто совсем не подавлен.
— Он — как пустой орех, без сердцевины. По-моему, из-за отца его никто никогда не любил, а люди, которых отвергают не за собственную вину, а за чужую, становятся ужасно агрессивными.
Эрик немного подумал.
— Может быть, вы и правы, но Ванген все равно мне не нравится.
Свен Ванген жил там же, где и родился. Огромный деревенский дом, построенный из камня и дерева, даже в сырое зимнее утро выглядел безукоризненно чистым и процветающим. В саду все растущее было резко зажато в геометрически точные прямые и окружности. Такой скучный порядок абсолютно не соответствовал порывистой, щедрой и несобранной натуре Эрика. Он оглядывался с презрительным недоумением, и на лице его ясно читалось — «все раздать массам».
— И все только для двух, — возмущался он. — Это не правильно.
Когда я постучал, средних лет женщина открыла парадную дверь и показала рукой на маленькую гостиную с окнами, смотревшими на аллею, ведущую к дому. И я видел Эрика, под дождем маршировавшего взад-вперед вдоль машины, излучая марксистское негодование на незаслуженное богатство буржуазии. Он сердито поворачивался на каблуках, и песок жалобно скрипел, озвучивая его революционное возмущение.
Свен Ванген вошел в гостиную с пирожным в руках и с высоты своего роста холодно поглядел на меня.
— Я забыл о вашем приезде, — пробормотал он. — Разве вы уже не все раскрыли? — Он фыркнул. Ни капли дружелюбия.
— Не все.
В надменных глазах сверкнула искра раздражения.
— Мне нечего вам сказать. Вы напрасно тратите время.
Любопытно, что они все говорят одно и то же, и все ошибаются.
Сейчас Свен Ванген, естественно, был без шапки, и оказалось, что он преждевременно лысеет. Рыжевато-русые волосы остались густыми только на затылке и над ушами, но на макушке, почти как у Эрика, лежали всего несколько прядей. Он откусил большой кусок пирожного, жевал, глотал и добавлял еще фунт к своему лишнему весу.