В Нью-Йорке разгорелось сражение. Завещание Димитрия Станислопулоса представляло собой длинный и запутанный документ. Ко всеобщему удивлению, он оставил большую часть денег, акций и недвижимости Лаки, чтобы она передала их Роберто, когда он достигнет возраста двадцати одного года.

Олимпию Димитрий не исключил из завещания совсем. Ей полагалось получать всю жизнь по миллиону долларов в год, что она восприняла как неприкрытое издевательство. Бриджит дед завещал вдвое больше плюс двадцать пять миллионов в двадцать один год.

– Как он только посмел! – воскликнула Олимпия, едва они вышли из конторы адвоката. – Как посмел этот выживший из ума сукин сын так со мной поступить!

Ленни не интересовали истерические жалобы жены. Он только что впервые за три года встретился лицом к лицу с Лаки и чувствовал себя так, словно его ударили в живот окованным железом ботинком. Она была прекрасна в своем просторном черном костюме с зачесанными назад волосами.

Лаки подошла к ним и хотела сочувственно обнять Олимпию. Та остановила ее холодным взглядом.

Он не знал, что сказать. Все слова казались пустыми. Да, кинозвезда проглотил язык.

Как поживаешь? – выдавил он наконец из себя.

Она едва взглянула в его сторону.

Прекрасно, спасибо. – Безразличный голос.

И все, весь разговор, а потом несколько часов скуки, пока читалось завещание.

Он пытался перехватить ее взгляд, но она сидела с отстраненным, отсутствующим видом, что окончательно добило его. Похоже, что Лаки решила окончательно порвать с ним. И пока он женат на Олимпии, он не сможет ее переубедить.

– Во всем эта сука виновата, – бушевала Олимпия. – Она запудрила ему мозги. Она обвела его вокруг пальца. Но пусть не рассчитывает, что ей все так просто сойдет с рук.

Ни фига. Мои адвокаты оспорят все, что возможно, – абсолютно все.

Газетчики слетелись как мухи на мед, и Лаки, которой всегда удавалось держаться более или менее в тени, вдруг оказалась в центре внимания. Будучи миссис Станислопулос, она не выделялась из толпы. Но, став вдовой Станислопулоса и наследницей большей части состояния Димитрия, она против воли стала знаменитой. Запестрели совершенно ей не нужные газетные заголовки. Откуда-то выкопали фотографии тех времен, когда она была невесткой сенатора Ричмонда, а также с церемоний открытия «Маджириано» и совсем недавно – «Сантанджело».

«Дочь бывшего гангстера напала на золотую жилу», – гласил один заголовок. «Дочь Сантанджело вмиг разбогатела», – вторил другой.

Прошло еще немного времени, и тщательные розыски вытащили на свет божий попытку изнасилования, совершенную Энцо Боннатти, и последовавшую затем стрельбу. Шесть лет назад убийство прошло незамеченным, а теперь вдруг оно стало сенсацией. «Наследница Станислопулоса застрелила насильника».

Вмешательство в личную жизнь взбесило ее, а когда одна из газет опубликовала фотографию Роберто, играющего в бассейне отеля «Маджириано», где он жил с Джино, она окончательно вышла из себя и тут же позвонила отцу.

Что там происходит? – рявкнула она. – Почему ты позволил им фотографировать Роберто?

Никому я ничего не позволял, – мрачно буркнул Джино. Его тоже не радовала нежелательная реклама. – Я приказал охране вышвыривать вон газетчиков, но я не могу контролировать туристов с их аппаратами, – пожаловался он.

Увози Роберто, – приказала Лаки. – И немедленно.

– Знаю, – согласился Джино. – Я тоже об этом думал.

Он посвятил ее в свои планы. Коста и Риа сняла на месяц дом в Беверли-Хиллз. В тот же вечер они вылетали в Лос-Анджелес, и он намеревался прихватить Роберто и Чичи и присоединиться к ним.

Я не могу больше терпеть то, что здесь творится, – сказал он. – А так никто не будет знать, где мы, и мы обретем покой.

По-моему, неплохо, – согласилась Лаки. – А я приеду к вам как только смогу.

Не торопись, – успокоил ее Джино. – Со мной Роберто в безопасности.

Я знаю, – спокойно ответила она. – Но я соскучилась по нему.

Так оно и было. Отель не заменит ребенка.

Они поболтали еще, и к концу разговора Лаки почувствовала себя лучше. Наконец-то она снова может обратиться за помощью к Джино в трудный момент. Он понимал ее и всегда был готов протянуть ей руку. Как раз сейчас она нуждалась в поддержке.

Ленни.

Все еще женат на Олимпии.

С чего она вбила себе в голову, что их что-то ждет в будущем?

ГЛАВА 105

Иден знала, что, если бы ей только удалось добраться до Ленни, он одолжил бы ей достаточно денег, чтобы вырваться из вцепившихся в нее мертвой хваткой лап Сантино Боннатти. После ухода из фильма Райдера Вилера дела на площадке шли все хуже и хуже. Сцены с Тимом не представляли для нее проблемы. Пусть грязные, но она справлялась, потому что рядом был именно он. Но, когда Сантино настоял на возвращении сцены изнасилования, она поняла, что ее ждут неприятности.

На съемочной площадке появился нескладный артист, переигравший во многих порнофильмах, – исполнитель роли насильника. И она чувствовала, что Сантино наверняка приказал режиссеру выжать из сцены все.

Прежде чем уйти, Тим сунул ей несколько пилюль.

– Прими их, – шепнул он. – Так тебе покажется легче.

Она последовала его совету и тут же почувствовала себя лучше.

Сантино околачивался поблизости, когда ее вызвали на площадку. Он уселся в кресло режиссера с мерзкой усмешкой на лице. В зубах у него дымился окурок вонючей сигары.

– Успеха, детка, – напутствовал он ее, как заботливый друг.

Она уклончиво улыбнулась. Таблетки унесли ее в другой мир, где все это не имело значения.

Режиссер, нью-йоркец с крашеными волосами и узкими глазенками, сказал:

Играй как играется, дорогая. Живи происходящим, чувствуя все, как будто на самом деле. Сначала я сниму весь эпизод средним планом, а потом займемся крупными.

Как я выгляжу? – пропела она.

Потрясающе, киска. Все мужики обкончаются.

Она облизнула свои тонкие губы в ожидании волшебной команды: «Мотор!»

Режиссер подал команду, и все отступило на второй план.

Она шагнула на площадку с видом профессионала.

Иден Антонио.

Красотка киноэкрана.

На ней была надета только атласная ночная рубашка.

Нескладный актер прохаживался за занавеской в ожидании своего выхода. По знаку режиссера он вышел в круг, огромный и зловещий. Он тут же схватил ее. В его медвежьих объятиях Иден чувствовала себя беззащитной тряпичной куклой.

Она расслабилась и безвольно повисла в его руках.