Пантелеев и Японец переглянулись и вздохнули.
– А деньги? – спросил Японец.
Дзе на мгновение задумался. Потом вывернул почему-то один правый карман и ответил:
– И деньги тоже украли.
Пантелеев и Японец взяли горбушку хлеба и вышли из класса.
– Ну и сволочи же, – вздохнул Японец.
– Д-да, – поддакнул Пантелеев.
Растратчик Джапаридзе тем временем давал взятку изобретательному Янкелю, или, проще, делился с ним растраченным капиталом – хлебом, сахаром и лимонами.
Так кончилась первая лотерея-аллегри.
Но пример нашел отклик…
Скоро Купец в компании с Цыганом и Воробьем устроили такую же лотерею. Лотерея прошла слабо, но все же дала прибыль. Это послужило поводом к развитию игорного промысла в четвертом отделении.
Новичок Ельховский – Саша Пыльников – придумал новую игру – рулетку, или «колесо фортуны». Пантелеев, имевший по прошлому знакомство с марафетными играми, научил товарищей играть в «кручу-верчу» и в «наперсточек». Четвертое отделение превратилось в настоящий игорный притон. Дошло до того, что не стало хватать игроков, все сделались владельцами «игорных домов». Сидит каждый у своей игры и ждет «клиентов». Наскучит – подойдет к соседу, сыгранет и зовет его к себе… За старшими потянулись и младшие. Игры стали устраивать и в младших отделениях…
Но скоро лотерейная горячка в Шкиде прошла. Потянуло к более разумному времяпрепровождению.
Кончился период бузы, на Шкиду нашло желание учиться.О комсомоле. – «Даешь политграмоту». – Человек в крагах. – Богородица. – Конституция 1871 года. – В клубах табачных. – Настоящий политграмщик.
Часто улигане спрашивали президента своей республики Викниксора:
– Виктор Николаевич, почему у нас в школе нельзя организовать комсомол? Объясните…
Президент хмурил брови и отвечал, растягивая слова:
– Очень просто… Наша школа дефективная, почти что с тюремным режимом, а в тюрьмах и дефективных детдомах ячейки комсомола организовывать не разрешается…
– Так мы же не бузим!
– Все равно… Пока полного исправления не достигнете, нельзя. Выйдете из школы, равноправными гражданами станете – можете и в комсомол, и в партию записываться.
Вздыхали граждане дефективной республики Шкид и мечтали о днях, когда станут равноправными гражданами другой республики – большой Республики Советов.
А пока занимались политическим самообразованием. Читали Энгельса и Каутского , Ленина и Адама Смита . Некоторое время все шло тихо.
Но вот однажды поднялась буря, Шкида выкинула лозунг: «Даешь политграмоту!».
Послали к Викниксору делегацию.
– Хотим политграмоту как предмет преподавания наряду с прочими – историей, географией и геометрией.
Викниксор почесал бровь и спросил:
– Очень хотите?
– Очень, Виктор Николаевич… И думаем, что это возможно.
– Возможно, да не просто, – сказал он.
– Вы уж нажмите там, где требуется…
– Хорошо, – пообещал Викниксор, – нажму, подумаю и постараюсь устроить.
Тянулись дни, серые школьные будни. Осень лизала стекла окон дождевыми каплями, и вечерами в трубах печей ветер пел дикие и унылые песни…
В эти дни уставшие от лета и бузы шкидцы искали покоя в учебе, в долгих часах классных уроков и в книгах, толстых и тонких, что выдавала Марья Федоровна – библиотекарша – по вторникам и четвергам.
А политграмота, обещанная Викниксором и не забытая шкидцами, знать о себе ничего не давала; молчал Викниксор, и не знали ребята, хлопочет он или нет.
Но однажды пришла политграмота. Она пришла в образе серого заикающегося человечка. У человечка была бритая узкая голова, френчик синий с висящими нитками вместо пуговиц и на ногах желтые потрескавшиеся краги.
Человек вошел к улиганам в класс и сказал, заикаясь:
– Б-буду у вас читать п-политграмоту.
Дружным «ура» и ладошными всплесками встретила человечка в крагах Улигания. Долгожданная политграмота явилась.
Человечек назвался:
– Виссарион Венедиктович Богородицын.
Это рассмешило.
– Политграмота – и вдруг Богородицын!
– Богородица…
Стал человек в крагах Богородицей с первого же урока в Шкиде.
Начал урок с расспросов:
– Что знаете?
Большинство молчало. Японец же, встав, сказал, шмыгнув носом:
– Порядочно.
– Что есть Ресефесере?
– Российская Социальная федеративная республика! – крикнул Воробей.
– Правда, молодец, – похвалил, заикаясь, лектор.
Ребята засмеялись.
– А что есть Совет?
– Власть коммунистическая.
– Правда, – опять сказал халдей.
А Японец, уже переглянувшись с Кобчиком, шептал:
– Липа… Лектор хреновый!
Потом обратился к Богородице:
– Можно вам вопросы задавать? Такая система лучше, я думаю, будет.
– Правда. Задавайте.
Японец, подумав, спросил:
– Когда принята наша конституция?
Сжались брови на узком лбу Богородицы, задумался он… Сразу же поняли все, что и в самом деле «липа» он, случайно попал в Шкиду и политграмоты сам не знает.
– Конституция? – переспросил он. – А разве вы сами не знаете?
– Знали бы, так не спрашивали.
– Конституция принята в тысяча восемьсот семьдесят первом году в Стокгольме.
Прыснул Японец, прыснули за ним и многие другие.
– А когда Пятый съезд Советов был?
– Ну, уж это-то вы должны знать.
– Не знаем.
– В девятнадцатом году.
– А не в восемнадцатом?
Покраснел Богородица-политграмщик, опустил глаза.
– Знаете, так нечего спрашивать.
– А конституция не на Пятом съезде была принята?
Еще больше покраснел Богородица, съежился весь… Потом выпрямился вдруг.
– Какая конституция?
– Эрэсэфэсэрская.
– Так бы и говорили. Я думал, вы не про эту конституцию говорите, а про первую, что в девятьсот пятом году…
Понятно стало, что Богородица – не политграмота, что снова отходит от Шкиды заветная мечта. Стали бузить, вопросы задавать разные по политграмоте, издеваться.