Мужчина в мундире, сидевший слева от Авасаралы, заговорил с женщиной позади нее, и очень скоро в обсуждение ввязалась вся ее компания. Пракс потихоньку отошел. Подвыпившая женщина уже занялась кем-то другим, забыв и Пракса, и Мэй. Отыскав в углу официанта, они выжали из него обещание принести тофу и вернулись на место. Амос с Мэй тут же затеяли игру, кто кого сильнее щелкнет по носу, а Пракс обернулся к Бобби.
— Так вы, значит, возвращаетесь на Марс? — Это казалось невинным, вежливым вопросом, пока Бобби не поджала губы, кивнув.
— Возвращаюсь, — ответила она. — Оказывается, мой брат собрался жениться. Я постараюсь успеть туда вовремя, чтобы подпортить ему мальчишник. А вы? Примете предложение старушки?
— Да, наверное, — сказал Пракс, удивившись, что Бобби знает о предложении Авасаралы. Официально о нем еще не сообщалось. — То есть все преимущества Ганимеда остаются при нем. Магнитосфера, лед. И если удастся спасти часть зеркал, это будет куда лучше, чем начинать с нуля. Видите ли, относительно Ганимеда следует понимать…
Стоило Праксу коснуться этой темы — и его было уже не унять. Ганимед во многих отношениях являлся центром цивилизации внешних планет. Все передовые ботанические исследования велись там. И большая часть биологических работ вообще. Но дело было не только в этом. Его волновала перспектива восстановления, в каком-то смысле более интересная, чем работа с чистого листа. Первая попытка — это открытие. Повторение дополняло его уточнениями, совершенствованием, приведением к идеалу. У Пракса от таких перспектив малость кружилась голова. Бобби слушала его с меланхолической улыбкой.
И не только Ганимед. Вся человеческая цивилизация строилась на руинах прошлого. Жизнь сама по себе — великая химическая импровизация, начавшаяся с простейших репликаторов, чтобы расти, падать и подниматься снова. Катастрофа — составная часть процесса, прелюдия следующего шага.
— У вас это звучит так романтично, — сказала Бобби, и в ее тоне Праксу послышался укор.
— Я не хотел сказать… — начал он, но тут ему в ухо проникло что-то холодное и влажное. Пракс вскрикнул, отдернулся и обернулся к блестящим глазенкам и ослепительной улыбке Мэй. На ее указательном пальце блестела слюна, а Амос побагровел от хохота, одной рукой схватился за живот, а другой колотил по столу так, что тарелки звякали.
— Это еще что такое?
— Ой, папочка, я тебя люблю!
— Вот так, — сказал Алекс, протянув Праксу чистую салфетку. — Ты этого добивался.
Его поразило молчание. Пракс не заметил, когда стало тихо, но теперь со стороны, где сидели политики, волной накатывала тишина. Сквозь гущу тел он разглядел Авасаралу, чуть не уткнувшуюся носом в экран терминала. Когда она встала, толпа раздалась перед ней. Эта маленькая женщина овладела залом, едва сделав шаг вперед.
— Плохо дело, — отметил Холден, поднявшись из-за стола.
Пракс и Наоми, Амос, Алекс и Бобби молча последовали его примеру. Политики и ученые тоже выбрались из-за своих столов и наконец смешались в одну толпу.
Зал был устроен на манер греческого амфитеатра. Над подиумом висел большой экран, дающий высокое разрешение. Авасарала вышла вперед, на ходу ведя торопливый разговор через свой терминал. Остальные потянулись за ней. Каждый кожей ощущал предстоящий ужас. Экран потемнел, кто-то приглушил освещение.
На темной плоскости появился силуэт Венеры на фоне солнечной короны. Пракс уже множество раз видел эту картину. Такое изображение передавали сотни наблюдательных станций. Метка в левом углу говорила, что съемка велась семьдесят четыре минуты назад. Под цифрами даты всплыло название корабля: «Селестина».
Венера отзывалась на каждый случай уничтожения солдат протомолекулы. АВП только что убил сотню тварей. Пракс разрывался между ужасом и волнением ученого.
Изображение зарябило, развалилось: что-то влияло на датчики. Авасарала отдала отрывистый приказ, возможно: «Покажите!» Через несколько секунд картина восстановилась. Крупный план серо-зеленого корабля. Подпись на экране: «Морская дева». Изображение перевернулось, закувыркалось. Авасарала опять что-то сказала. Несколько секунд задержки — и экран вернул прежнее изображение. Но теперь Пракс знал, куда смотреть, и различил точку «Морской девы», плывущую близ полосы полутени. Были там и другие такие точки.
Темную сторону Венеры, затемненную облаками, пробила всепланетная вспышка молнии. И облака засветились.
Огромные нити, в тысячи километров длиной, вспыхнули спицами пылающего колеса и пропали. Облака зашевелились, что-то раздвигало их снизу. В памяти Пракса мелькнуло движение на поверхности водяного бака, под которой проходит крупная рыба. Огромная, сияющая, она поднималась из глубины туч. Сверкающие дуги молний распростерлись, как щупальца осьминога, исходя из жесткого центрального узла. Поднявшись над плотным облачным покрывалом, сияние понеслось, отдаляясь от Солнца, к кораблю наблюдателей, но миновало его. Другие, оказавшиеся у него на пути, смело и разбросало в стороны. Длинный султан возмущенной атмосферы попал в солнечный луч и заблестел снежными хлопьями и осколками льда. Пракс силился представить масштаб. Не меньше станции Церера. Не меньше Ганимеда. Больше. Оно свернуло конечности-щупальца, стало разгоняться, хотя выброса тяги не было видно. Оно плыло в пустоте. Сердце у Пракса бешено колотилось, но сам он окаменел.
Мэй ладошкой похлопала его по щеке и ткнула пальцем в экран:
— Что это?
Холден заново запустил запись. Экран на стене камбуза «Росинанта» был маловат, чтобы передать все подробности съемки, сделанной с «Селестины». Но Холден, где бы ни оказался, без конца пересматривал видео. Забытая чашка кофе остывала на столе рядом с недоеденным сэндвичем.
Световые вспышки на Венере складывались в сложный узор. Тяжелое облачное покрывало закручивалось, словно захваченное распростершимся по всей планете ураганом. И поднималось от поверхности, затягивая за собой густую атмосферу.
— Иди ложись, — позвала Наоми и, склонившись сзади, взяла его за руку. — Надо поспать.
— Какая она большая! И как расшвыряла все эти корабли! Легко — как кит в стайке гуппи.
— Ты можешь что-нибудь изменить?
— Это конец, Наоми, — сказал Холден, оторвав взгляд от экрана. — Что это, если не конец? Это уже не какой-то чужой вирус. Это то, что должна была сотворить здесь протомолекула, зачем ее прислали. Вот во что она собиралась переделать всю земную жизнь. И никто не знает, что это такое.
— Разве ты можешь что-то изменить? — повторила Наоми. Слова были жестокими, но голос ласковым, и она любовно сжала его пальцы.
Холден снова повернулся к экрану, перезапустил ролик. Дюжину кораблей отбросило от Венеры, как сильный порыв ветра сдувает и закручивает листья. Поверхность атмосферы начала скатываться, вихриться.
— Ну ладно! — Наоми выпрямилась. — Я пошла спать. Не буди меня, когда придешь. Я страшно устала.