– А у вас дети есть?
– Нет, я себе.
– Взрослые таких не носят, – пожала плечами девочка.
– Серьезно? Какая жалость! А ты плавать умеешь?
– Умею, конечно! А вы, что ли, не умеете?
– Почему? Умею, просто давно не была у моря, боюсь, не разучилась ли.
Девочка смотрела на меня испытующе.
– А вы с мамой давно дружите? Что-то я никогда про вас не слышала.
– Нет, недавно подружились. Надеюсь, мы и с тобой подружимся.
– А зачем нам с вами дружиться?
– Понимаешь, я тут останусь пожить.
– Зачем?
– Надо. Буду тут работать.
– Кем?
Эмма вдруг покраснела. Чувствовалось, что она немного робеет при дочери.
– Саша будет мне помогать с романами…
– Ой, кошмарики! – воскликнула девочка. – Мама, тебе не надоело?
– Дуняша, что ты за человек, другая бы гордилась матерью, а ты…
– Да чем гордиться, мама? Не вижу повода. А вы тут долго жить будете?
– Посмотрим.
– Вы на роликах катаетесь?
– Нет, никогда даже не пробовала. А ты меня научишь?
– Саш, ты что? – испугалась Эмма. – Зачем тебе это надо, смотри, шею сломаешь. Лучше пусть Дуняшка тебя испанскому научит, больше пользы.
– Одно другому не мешает. Будем ездить на роликах и говорить по-испански, чем плохо?
Дуня посмотрела на меня с интересом.
– Вы не придуриваетесь? – осведомилась она.
– Даже не собираюсь! А тут ролики можно купить?
– Можно. В Пальме. Мама, поедем в Пальму?
– Обязательно поедем, только не сейчас. Дай старым женщинам отдохнуть с дороги, на море сходить и все такое.
– Мам, а ты надолго?
– На пять дней, больше не получится.
– И то хлеб, – как-то не по-детски вздохнула Дуня. – Ладно, вы тут разбирайтесь, а потом посмотрим. Мам, ужинать будем в ресторане.
– Договорились.
Дуня убежала.
– Ты ей понравилась, – сказала Эмма с явным облегчением. – Это хорошо, я хоть спокойна буду… Ты теплый человечек, Саша, а Дуньке тепла не хватает, хоть Вера Ивановна хорошая женщина, но уж точно на роликах с ней кататься не будет. Ладно, кончаем треп, идем на море!
До моря было пять минут ходьбы. На пляже торчали забавные грибки, похожие на вьетнамские соломенные шляпы, только какие-то лохматые. Народу было много, по волнам летали пестрые прозрачные стрекозы – серфы. А вдоль моря над полосой пляжей тянулась белая, усаженная пальмами набережная. У меня захватило дух.
– Какая прелесть! Боже мой, неужели это наяву? Эмма, ущипни меня! И я буду жить в этом раю?
– Погоди, взвоешь еще, надоест тебе этот рай хуже горькой редьки!
– Не надоест, не может такого быть!
Мы купались, плавали, потом пошли в кафе, пили ледяной сок и крепкий, обжигающий кофе.
– Саш, я вот хочу спросить… У тебя подруги есть?
– В общем-то нет, есть одна подруга еще моей мамы – я с ней тоже дружу, а больше никого. До замужества были, и много, а потом… Кто-то мне жутко позавидовал, когда я за Глеба вышла, кто-то уехал, кто-то с годами отсеялся… Теперь я понимаю, что это не правильно – всю себя посвящать мужу, какой бы он ни был.
– Вот и у меня с подругами напряженка. А сейчас вообще… Понимаешь, я все время с такими людьми общаюсь, что там нормальным бабам не выжить. Либо акулы, либо рыбки-прилипалы.
– Ты тоже акула?
– Еще какая, – тяжело вздохнула Эмма. – Но меня вывели…
– Как – вывели? – не поняла я.
– Вывели новую породу… Я раньше не была такой, я раньше не акула была, а Акулина простодырая. У меня теперь знаешь какая хватка? Помесь акулы с бульдожиной. Самой иногда противно, но что ж поделать… Слушай, а почему ты просила ничего не говорить Тарасу?
– Просто не хочу, чтобы один человек об этом знал. Только и всего.
– Муж?
– Ну и муж тоже, хотя муж вряд ли стал бы меня тут искать.
– Я вообще про этот дом никому особо не треплюсь. И Тарас тоже не знает. Я всем говорю, что Дуняшка в Швейцарии. Слушай, а что за мужик-то, от которого ты прячешься?
Я рассказала ей о Шалимове.
– Не знаю такого. Но мужикам вообще верить нельзя, это я давно поняла. Эх, знала б ты, как я их всех ненавижу! Ничего, подруга, будет и на нашей улице праздник!
– С мужиками? – засмеялась я.
– Куда от них, блин, денешься! Кстати о праздниках. Сегодня гуляем. А завтра начнем разбираться с романом. У тебя там вопросы накопились, надо все посмотреть, чтобы потом ты спокойно работала. Сколько страниц в день ты реально можешь сделать?
– Ну в Москве больше четырех-пяти у меня не получалось. Здесь, может быть, и больше будет выходить.
– Ну в сезон это вряд ли: море, курортные радости, пока освоишься, то да се, а вот как дожди пойдут, народ разъедется, тогда уж и приналяжешь. Но за три месяца одолеешь? А то у меня уж и следующий на подходе.
– Нет вопросов. Я задаром твой хлеб есть не буду.
– Ну вот, ты обиделась, так я и знала.
– Я нисколько не обиделась. Просто ты спросила, я ответила. А скажи, когда здесь сезон кончается?
– Ну в принципе в октябре. Хотя иногда бывает и октябрь неплохой. Так что пользуйся солнышком напоследок, набирайся здоровья, а то ты бледная. Эх, видела бы ты, какую я Дуньку сюда привезла: тощая, глаза ввалившиеся, жуть. А сейчас ты видела эту ряху? Розан, как моя бабка говорила, чистый розан. Слава богу, могу ее тут держать. Зачем ей в Москве жить и знать про мою жизнь всякое лишнее… Я, Сашка, понимаешь, слаба на передок. Хоть мужиков ненавижу, а без этого дела обходиться не могу. Но мужики у меня долго не задерживаются, зачем девчонке эту чехарду наблюдать, понимаешь?
– Ну если ты только из-за этого ее сюда сослала…
– Сослала? Да что ты понимаешь. Кроме траха у меня в жизни еще уйма всяких заморочек, которые девчонке совсем ни к чему. Я хочу, чтобы она у меня чистенькая выросла, она умная, у нее не голова, а прямо Академия наук.
– А где ее отец?
– Отец? Кабы знать. Хотя и знать не хочу. Та еще скотина… Да вообще, в Москве у меня на дочку времени совсем нет, а сюда я приезжаю хоть ненадолго, но свободная. И тут уж все внимание ей, – словно оправдываясь перед самой собой, говорила Эмма.