— А что случится с нами, когда вы, наконец, погрузите это проклятое золото?
— Свалим вас всех на «Тикондерогу», — лениво ответил он. — Что еще?
— Да? — развеселился я. — Чтобы мы тут же смогли сообщить на все корабли о том, что «Кампари»…
— Сообщайте кому угодно, — безмятежно согласился он. — Думаете, мы сошли с ума? Мы бросим «Кампари» в то же утро: рядом у нас уже будет другой корабль. Поймите, наконец, что Мигель Каррерас ошибок не допускает.
Я промолчал и занялся картами, а Сьюзен попросила разрешения принести одеяла. Он с улыбкой предложил проводить ее, и они вышли вместе. Когда через несколько минут они вернулись, я уже нанес координаты на карту и убедился, что «Тикондерога» идет тем самым курсом. Вручил карту Каррерасу, он поблагодарил меня и ушел.
В восемь часов вечера появился обед. Это, конечно, была лишь бледная тень тех обедов, которыми славился «Кампари». Антуан никогда не блистал, когда стихия восставала против него, и все же обед был вполне приличен. Сьюзен не стала есть. Я подозревал, что ей очень плохо, но она умалчивает об этом. Миллионерская дочка или нет, она не была капризным ребенком и не жалела себя, чего я скорее всего ожидал бы от дочери Бересфордов. Сам я не был голоден, в животе у меня завязался какой-то узел, не имевший ничего общего с качкой. Но опять-таки для того, чтобы набраться сил, я плотно пообедал. Макдональд набивал рот, будто неделю не видал еды. Буллен, привязанный ремнями к кровати, метался в беспокойном сне, продолжая бормотать что-то себе под нос.
В девять часов Марстон спросил:
— Не пора ли выпить кофе, Джон?
— Самое время, — согласился я. Бросилось в глаза, что у доктора дрожат руки. После стольких лет ежевечернего принятия порядочной дозы рома нервы его не годились для таких дел.
Сьюзен принесла пять чашек кофе — по одной за раз — дикая качка «Кампари», удары, от которых все тряслось и дребезжало, исключали возможность нести в руках больше, чем одну чашку. Одну для себя, одну для Макдональда, одну для Марстона, одну для меня и одну для охранника, того же молодца, который стоял на часах и минувшей ночью. Нам четверым — сахар, охраннику — чайную ложку белого порошка из запасов Марстона. Сьюзен отнесла ему чашку.
— Как наш приятель? — осведомился я, когда она вернулась.
— Зеленый, почти как я, — она попыталась улыбнуться, но без особого успеха. — Очень обрадовался.
— Где он там?
— В проходе. Сидит на полу в углу, автомат на коленях.
— Как скоро подействует ваше снадобье, доктор?
— Если он сразу все выпьет, минут через двадцать. И не спрашивайте меня, пожалуйста, сколько времени оно будет действовать. Люди так отличаются друг от друга, что я не имею ни малейшего представления. Может быть, полчаса, а может — и все три. Никакой уверенности тут быть не может.
— Вы сделали все, что смогли. Кроме самого последнего. Снимите повязку и эти проклятые шины, сделайте милость.
Он нервно взглянул на дверь.
— Если кто-нибудь войдет…
— Ну и что тогда? — нетерпеливо прервал его я. — Даже если мы рискнем и проиграем, нам будет не хуже, чем до того. Снимайте!
Марстон принес стул, уселся поудобнее, просунул лезвие ножниц под повязку, державшую шины, и несколькими быстрыми ловкими движениями вскрыл бинты. Повязка развалилась, обнажив шины, и в этот момент открылась дверь. Тони Каррерас быстро пересек каюту и склонился, осматривая в задумчивости мою конечность. С тех пор, как я его видел, он стал еще бледнее.
— Добрый эскулап трудится и в ночную смену? Какие-то неприятности с вашими пациентами, доктор?
— Неприятности? — хрипло переспросил я. Полуприкрытые глаза, искаженный невыносимой болью взгляд, прикушенная губа, сжатые кулаки, бессильно покоящиеся на одеяле — сцена под названием «Картер в агонии». Я надеялся, что не переигрывал. — Ваш отец сошел с ума, Каррерас? — я совсем закрыл глаза и подавил, но не совсем, готовый вырваться стон, в то время как «Кампари», скатившись с особенно высокой волны в очередной раз уткнулся в набегавшую за ней. Толчок, сопровождавшийся дрожью всего стального тела корабля, был так силен, что чуть не свалил Каррераса с ног. Даже сквозь плотно закрытую дверь, покрывая завывания ветра и шум дождя, звук от удара прозвучал как орудийный выстрел, и весьма недалекий. — Он что, хочет нас всех прикончить? Почему ему, черт возьми, не замедлить ход?
— Мистер Картер очень страдает, — участливо сказал Марстон. Каковы бы ни были его способности во врачебном ремесле, суть дела он схватывал мгновенно, а не поверить обладателю столь чистых, мудрых, голубых глаз и великолепной седой шевелюры было просто невозможно. — Правильнее будет даже сказать — он в агонии. У него, как вы знаете, осложненный перелом бедра. — Чуткими пальцами он прикоснулся к окровавленным бинтам, и Каррерас, естественно, сразу понял, как плохо обстояло дело. — Каждый раз, как корабль резко наклоняется, сломанные концы кости трутся друг о друга. Можете вообразить, что это такое, хотя нет, сомневаюсь, что вы сможете. Я хочу переставить и укрепить шину, чтобы намертво зафиксировать ногу. Одному, да еще в таких условиях, это непосильная работа. Может, вы мне поможете?
Моментально я изменил свое мнение о проницательности Марстона. Он, конечно, хотел рассеять все сомнения, которые могли возникнуть у Каррераса, но хуже способ придумать было трудно. В том смысле, если бы Каррерас предложил свою помощь, уходя, он наткнулся бы на спящего часового.
— Извините, — никакая музыка не сравнилась бы для меня мелодичностью с единственным произнесенным Каррерасом словом. — У меня совсем нет времени. Нужно проверить посты и все такое. Кроме всего прочего, именно для этого сюда прислана мисс Бересфорд. Если уж у вас ничего не выйдет, вгоните ему дозу морфия посолидней. — Через пять секунд его уже не было в каюте. Марстон подмигнул мне.
— Куда как менее любезен, чем раньше. И часто, интересно, намерен он нас развлекать этими явлениями Христа народу?
— Он озабочен, — пояснил я. — Кроме того, он немного напуган и, слава богу, даже больше, чем немного, изнурен морской болезнью. Но при всем при том он еще крепко держится. Сьюзен, сходите заберите у часового его чашку и взгляните, действительно ли Каррерас ушел.
Она возвратилась через пятнадцать секунд.
— Он ушел. На горизонте никого. — Я перекинул ноги через край койки и встал. Спустя мгновение тяжело грохнулся на пол, едва не задев головой стальной угол койки Макдональда. Тому нашлось четыре причины: внезапный резкий крен палубы, окостенелость суставов обеих ног, совершенный паралич левой и острая боль, огнем ожегшая бедро, как только я коснулся ногой палубы.
Вцепившись пальцами в койку боцмана, подтянул к себе ноги и предпринял еще одну попытку. Марстон поддерживал меня под руку, и его помощь оказалась весьма кстати. Она позволила мне упасть на этот раз не на пол, а на собственную койку. Лицо Макдональда оставалось безучастным. Сьюзен готова была расплакаться. По некой непонятной причине это придало мне сил. Я резко распрямился, как складной нож с сильной пружиной, ухватился за спинку койки и сделал шаг.