— Вы уверены, капитан Буллен? Вы уверены, что мы идем прочь от урагана?
— Уверен! Вернее даже, ураган бежит от нас.
Старый Буллен был великий дока по части ураганов и готов был говорить часами о своем любимом предмете, даже Каррерасу, даже тогда, когда все его способности по части речи ограничивались сиплым шепотом. — Ни сила ветра, ни волнение существенно не изменились — это очевидно. Но что важно — это направление ветра. Он теперь дует с северо-запада, а это значит, что ураган от нас к северо-востоку. Он обошел нас с востока, по нашему правому борту где-то ночью. И двигался он на север, а потом неожиданно повернул на северо-восток. Очень часто, когда ураган достигает своей крайней северной широты, его подхватывают весты, и он может простоять в точке поворота и двенадцать, и двадцать четыре часа. А это значило бы, что вам предстояло через него пройти. Но вам повезло. Он повернул и пошел на восток почти без остановки, — Буллен откинулся в изнеможении. Даже такая пустяковая речь была для него непосильной.
— Вы можете рассказать все это, не вставая с кровати? — спросил Каррерас.
Буллен смерил его высокомерным взглядом, которым коммодор всегда одаривал наглых кадетов, дерзнувших усомниться в его знаниях, и промолчал.
— Значит, погода изменится? — упорствовал Каррерас.
— Я, кажется, ясно сказал.
Каррерас кивнул. Попасть вовремя к месту рандеву и иметь возможность перегрузить золото — это были две самые главные его заботы, и обе они теперь исчезали. Он резко повернулся и вышел из лазарета.
Буллен прокашлялся и все тем же хриплым шепотом, но уже официальным тоном заявил:
— Примите мои поздравления, мистер Картер. Вы самый бойкий лжец, которого я когда-либо встречал. Макдональд только ухмыльнулся.
День не спеша, но уверенно клонился к вечеру. Как и пророчествовал Буллен, солнце исправно выглянуло и затем снова спряталось. Море подуспокоилось, хотя, по моим предположениям, и недостаточно, чтобы облегчить страдания наших пассажиров, а ветер по-прежнему продолжал дуть с северо-запада. Накормленный снотворным Буллен проспал целый день, регулярно принимаясь бормотать нечто маловразумительное. Я с облегчением заметил, что в тексте не упоминался Тони Каррерас. Мы же с Макдональдом то болтали, то дремали. Но после того, как я ему рассказал, что надеюсь сделать предстоящей ночью, когда — и если — сумею залезть на верхнюю палубу, мы уже не дремали.
Сьюзен в тот день я видел лишь краем глаза. Она появилась после завтрака с забинтованной рукой на перевязи. Опасности возбудить подозрения, даже у сверхбдительного Каррераса, не было никакой. Легенда была неуязвима — девушка заснула в кресле, свалилась с него во время шторма и сломала руку. Такие несчастные случаи при качке — не редкость, тут ничего подозрительного. Около десяти утра она попросила разрешения пройти к своим родителям в салон и весь день провела там. Спустя четверть часа после полудня снова появился Каррерас. Он не сообщил, насколько продвинулось его расследование возможного предательства и даже не упоминал об исчезновении сына. С собой он принес неизбежную карту, на этот раз даже две, и полуденные координаты «Кампари». Очевидно, он сумел использовать возможность определиться по солнцу.
— Наше положение, наша скорость, их положение, их скорость и наш относительный курс. В точке, обозначенной крестом, мы их перехватим?
— Предполагаю, что сами вы этот вопрос уже проработали?
— Уже.
— Мы их не перехватим, — сказал я через несколько минут. — При такой нашей скорости мы придем в точку рандеву между одиннадцатью и одиннадцатью тридцатью вечера. Скажем, в полночь. На пять часов раньше расписания.
— Благодарю, мистер Картер. Это в точности мой вывод. Пять часов ожидания «Тикондероги» для нас пролетят незаметно.
Внутри себя я ощутил нечто странное. Фраза «сердце у него замерло» может быть не слишком точна в смысле физиологии, но она довольно наглядно передает мое состояние. Это погубило бы все, лишило бы мой план всяких шансов на удачу. Но я принял меры, чтобы на лице испуг не отразился.
— Планируете прибыть на место в полночь и болтаться там, пока птичка сама не залетит в клетку? — я пожал плечами. — Что ж, вы хозяин, вам решать.
— Что вы имеете в виду? — резко спросил он.
— Ничего особенного, — безмятежно ответил я. — Просто думал, что вам желательно, чтобы ваша команда была в боевой форме, когда вы будете перегружать золото с «Тикондероги».
— Ну?
— Ну, а через двенадцать часов волнение на море останется сильным. Когда мы в точке рандеву ляжем в дрейф, «Кампари» покажет вам, что такое болтанка. Как сейчас принято изящно выражаться, из вас все кишки вывернет. Не знаю, сколько ваших сухопутных моряков травило за борт минувшей ночью, но могу поспорить, что сегодня их будет в два раза больше. И не думайте, что вас спасут стабилизаторы — они работают только на ходу.
— Точно подмечено, — согласился он миролюбиво. — Я снижу скорость, чтобы попасть туда к четырем утра. — Неожиданно он подозрительно взглянул на меня. — Замечательная готовность сотрудничать, ворох полезных предложений. Странное несоответствие с моей прежней оценкой вашего характера.
— Что свидетельствует, приятель, исключительно об ошибочности вашей оценки. Здравый смысл и своекорыстие все объясняют. Я хочу как можно скорее попасть в подходящую больницу — перспектива доковылять жизнь на одной ноге меня не вдохновляет. Чем скорее увижу пассажиров, команду, а главное — себя лично, на борту «Тикондероги», тем счастливее буду. На рожон лезут одни дураки. Какой смысл махать кулаками после драки? Вы действительно собираетесь пересадить нас всех на «Тикондерогу», Каррерас?
— Мне негде будет в дальнейшем использовать ни одного из членов команды «Кампари», не говоря уже о пассажирах, — он саркастически улыбнулся. — Капитан Тич и Черная Борода не принадлежат к числу моих идеалов, мистер Картер. Я хочу войти в историю как гуманный пират. Обещаю вам, что вы будете доставлены на борт «Тикондероги» в целости и сохранности. — Последняя фраза была сама правда и искренность. Кстати, она действительно была и правдива, и искренна. Но, конечно, это была не вся правда целиком. Он умолчал о сущем пустяке — о том, что через полчаса после благополучной пересадки мы разлетимся в прах.
Около семи часов вечера Сьюзен Бересфорд вернулась, а Марстон под охраной удалился в салон, чтобы кому таблеткой, кому ласковым словом облегчить страдания пассажиров, большинство из которых после двадцати четырех часов жестокой качки было, вполне естественно, не в лучшей форме.
Сьюзен выглядела бледной и утомленной. Причиной тому, несомненно, были переживания минувшей ночи вкупе с болью в сломанной руке, но я впервые вынужден был без всякого преувеличения признать, что одновременно она выглядела чрезвычайно привлекательной. Я никогда прежде не осознавал, что зеленые глаза и каштановые волосы так великолепно сочетаются, хотя, возможно, просто потому, что никогда раньше не встречал зеленоглазой девушки с каштановыми волосами.