- Мне нужен врач, - невнятно проговорил Чаплинский, умоляюще глядя на Максима. - Или мои лекарства...
Скомканный смятый бинт, который предпоследний раз использовался для протирания стекла на портрете Ленина, а в последний для задержания вражеского шпиона, одиноко лежал на столе и мешал Мишину сосредоточиться. Он устало вздохнул - очередной раз выдалось тяжелое время, смутное время со своими новыми правилами, которые почему-то не внесли ни в один устав. Впрочем, Владимир Сергеевич никогда не изменял своим идеалам, не закапывал партбилет на даче и не боялся за это ответить. Ветер перемен, однако, выстудил в стране все мозги. И кто бы знал, что надо закрывать форточки и не дышать этой отравой? В войну, в голод, в семилетку и в денежную реформу 1961 года все было проще, смысл был открыт и ясен. А сейчас - гей - клубы гомосексуалистов-политиков, театры стриптизерш - надомниц, и даже здесь в своем отечестве снова война, смерть, предательство.
Плевать он хотел на всю эту кашу с новыми веяниями по выпуску студентов - олигофренов. Плевать! Если Федоров хочет знать, то Владимир Сергеевич сам, по собственному желанию покинет этот вертеп, легко отдаст свою должность, но работать, конечно, останется. Ведь кому-то надо! Направлять и поддерживать. Ведь, по сути, без него, без Мишина, даже остатки его подчиненных перегрызут друг другу глотки. Эх, молодежь. Ну чем, чем можно было намазать сказку о хорошей жизни, что нормальный, чуток обабившийся мужик Виталик пошел на воровство и подлог? Что они там на социально-гуманитарных дисциплинах ещё придумали - кукольный театр быть может? Вот она - жажда незаслуженной власти. Гражданские, они все такие норовят не по ранжиру, впереди батька. И не за подвиг, не за спасение знамени или комиссара, а за темные делишки, за выпивку с нужными людьми, да за просто так...
Пусть Мишина здесь считают старым пнем, но компромат у него есть на всех. Сейчас бы звякнуть в министерство, да показать им Стасика, нате любуйтесь. Пьянь, рвань и дрянь. Владимир Сергеевич настороженно посмотрел на своих заскучавших коллег - не подслушали бы мысли про отца родного. Но нет, все спокойно. Виталик, как обычно, в прострации, Инна сейчас взорвется каким-нибудь новым лозунгом. Подождем - послушаем. И хватит, хватит на нем воду возить. Пусть сами что-то думают. Не маленькие.
Мысль о Стасике засела глубоко и прочно. Но не приученный делать подлости Владимир Сергеевич с ненавистью посмотрел на телефон. Жаль, жаль. А что если ему сейчас на подпись бумажку типа охранной грамоты поднести? Ведь подмахнет не читая. На пример: "Мишину в пожизненное пользование отдаю своей волей кафедру страноведенья" Или нехорошо? Опричнина какая-то, система кормлений даже.
- Ну, что молчите, соколики? Что головы повесили? - Мишин решительно отогнал от себя преступные мысли и решил добросовестно выполнять возложенные на него обязанности. - Давайте что-то решать до сдачи этого гада по месту его нового жительства. - Виталий Николаевич вздрогнул и поднял затуманенные слезой глаза. Больше всего ему хотелось, чтобы этот кошмар как-то разрешился, закончился, иссяк. А уж спектакль о маньяке он поставит с размахом. Буквально минуту назад и название придумалось "Люди и маньяки на государственной службе фантазии". Нужно только Танечку позвать на роль жертвы. Ей даже ничего играть не придется - вся уже прожита, пропущена через собственный психоанализ. Виталий Николаевич вздохнул и снова опустил взгляд. Еще немного... Он привык полагаться на свою художественную интуицию, он уже просто знал, а не чувствовал - оставалось совсем немного.
- Владимир Сергеевич, а ведь прокуратуру никто сюда не вызывал, заметила Инна Константиновна, жестко закусывая узкую нижнюю губу, что было для неё признаком чрезвычайно плодотворной работы мысли.
- Почему? Крылова ведь именно туда направилась. А она зарекомендовала себя как человек действия, - с удовольствием крякнул Мишин.
- Не-е-т, Владимир Сергеевич, нет. Они пришли сюда за Заболотной. С явной целью. Они приятно удивились, что она здесь, возможно, что побывали у неё дома. Значит, приложили усилия. Не-е-т, Владимир Сергеевич, наш Виталька им как корове седло. Может, отпустим, - Инна прищурилась и ждала дальнейших указаний. Мысль била в ней ключом, а ситуация складывалась так, что она наконец могла отыграться за все свои поражения, подозрения и унижения, полученные от сладкой теперь уже полуживой парочки. - Ее ведь практически арестовали! Точно!
Мишин тупо уставился на свою сотрудницу, которая по непроверенным данным давно и серьезно рыла под него яму, со временем превратившуюся в котлован. Он чувствовал подвох, но никак не мог уразуметь, каким боком тут замешана несчастная Татьяна Ивановна. У него уже просто не осталось сил играть в русскую матрешку и вынимать из каждого крупного заговора предательство размером поменьше.
- Я никого не убивал, - подал голос, затравленный Виталий Николаевич. Я уже битых восемь часов твержу вам об этом. Я никого не убивал.
- Не надо истерик, - жестко скомандовала Инна. - Следите за мной, она встала и красиво прошлась по маленькому кабинетику. Жаль, что места для маневра было так мало - сейчас бы пойти в пляс. И зрителей, зрителей бы побольше!
- Интересно только, откуда вы знакомы с этими мальчиками? - зловеще прошептал Мишин, не желавший сдавать бразды правления. Инна Константиновна тотчас сникла и присела на подоконник. Не рассказывать же этому солдафону все. А впрочем, даже если Заболотная пристукнула свою подружку, то доказательств тому ноль без палочки.
- Меня вызывали по поводу Анны Семеновны, - тихо сказала она.
- А почему меня не вызывали? - взбесился Мишин. - Опять решили обойти на повороте. За кого вы там себя выдали? За кого? Если вы думаете, что должность заместителя заведующего по науке открывает для вас какие-то права, то вы глубоко заблуждаетесь, - он грохнул кулаком по столу и грязный бинт, красиво подпрыгнул и упал на пол. - И чтобы прекратить эти грязные инсинуации по поводу меня и Крыловой, я немедленно звоню в прокуратуру и требую от них объяснений. Немедленно.
Мишин схватился за трубку и обвел безумным страшным взглядом отставного подполковника всех присутствующих в кабинете: "И чтобы тихо мне".
- Кто говорит? Кто со мной говорит? Представьтесь по всей форме! Так а я Мишин, Владимир Сергеевич, непосредственный начальник задержанной. Так. Так. Так, - последнее так прозвучало печально и виновато. Мишин положил трубку и закрыл лицо руками: "Можете быть свободны! Все! Мне надо подумать и принять новые меры"
Виталий Николаевич вздрогнул. Ему стало очень жалко Татьяну Ивановну, которую, к счастью, все же не будут пытать так нудно и унизительно.
- Я же говорила, - процедила удовлетворенная Инна Константиновна. - Я же говорила.
- Да, вы правы, мне давно пора на пенсию. Я перестал что-либо понимать. Я не умею держать руку на пульсе. Я все время лечу мертвых.
Эта фраза показалась Виталию Николаевичу потрясающим эпиграфом к пьесе, и несмотря на пережитые издевательства, он снова проникся уважением к своему талантливому шефу.