Улыбка аколита стала шире, и он откинул капюшон. Приблизившись к фигуре, лежащей посреди комнаты, Крид позволил себе поразмыслить о своем будущем и данных ему обещаниях.
Крид облизал губы и осмелился задаться вопросом, каково это проживать каждую секунду каждого дня с частицей варпа внутри себя. Эта мысль пробудила ощущения, которые он не смог понять, но в то же время не хотел, чтобы они исчезли.
Сахзё взглянула на аколита из-под согнутой руки и захныкала. Она рыдала черными слезами и дрожала под прозрачной сорочкой. Крид вспомнил, что люди находят температуру, которая была в святилище, дискомфортной, но не стал акцентировать на этом внимание.
— Встань, — сказал он Сахзё, призывая ее подняться. — Поторопись. Ты должна установить связь до того, как переход завершится, или же другие астропаты на флоте смогут ее почувствовать.
Сахзё, покачиваясь, неуверенно выпрямилась, словно была пьяной. Женщина прикоснулась к животу.
— Оно жжет меня, — пожаловалась она аколиту. — Сколько еще я должна нести эту ношу, Крид?
Когда астропат произносила его имя, оно звучало, как протяжный кошачий вой.
Несущий Слово внимательно посмотрел на нее. Варп-сосуд, вживленный в тело астропата, пожирал ее изнутри, и боль была сильной. Но ей еще многое нужно было сделать, и Крид сказал об этом, не обращая внимания на рыдания.
— Дай мне поговорить с ним, — приказал Крид.
Астропат вздрогнула, когда сосуд внутри нее открылся. Без необходимости притворяться перед Несущими Слово женщина завопила от боли и извергла эктоплазму клубами белого пара и розового тумана из слюны и крови. Сахзё снова рухнула на колени, крики стали рычащими и гортанными. Крид прислушался к треску ее суставов, когда женщина забилась в конвульсиях.
В дыму сформировалось лицо, и оно напоминало Хоруса Луперкаля. Рот открылся, мутные губы зашевелились.
— Докладывай, — приказал призрак.
— Мы в пути, — сказал Крид, низко поклонившись. — Собранные силы огромны, Воитель. Почти весь IX легион ответил на зов своего примарха.
— Остальных соберем, когда завершим это дело, — пообещало лицо. — Ваал снова сгорит, и в этот раз окончательно.
— Сангвиний принял на веру ваши слова, — продолжил аколит, — он призвал на войну своих сыновей, и они безоговорочно последовали за ним.
— Естественно, — туманное лицо изменилось, став жестким и плоским. — Он доверяет мне. Величайшее оружие, которое отдают по собственной воле, — появилась и исчезла холодная усмешка. — Легкость этого… Стоит раз переступить через ужас предательства, оно столь могущественно.
Вдруг лицо повернулось, и на Крида обратилась вся мощь его испытывающего взгляда, которому не было помехой огромное расстояние между ними.
— Пойми, Несущий Слово, Сангвиний лоялен, но не глуп. Если… когда он заподозрит, то станет самым опасным врагом для нашего дела.
Крид напрягся.
— У него нет для этого причин. Все до единого Кровавые Ангелы верят, что идут сражаться с ксеносами. К тому времени, как они поймут, что их легион столкнулся с совсем иным врагом, будет слишком поздно.
— Проследи за этим, — приказало ему лицо, превращаясь в ледяную дымку.
Келья Кано, как и все подобные комнаты, была достаточно просторной, чтобы приютить пару неофитов. Она осталась неизменной со времен его прежней службы в Библиариуме, компактное и скромное жилье на нижних палубах «Красной слезы» со стенами из толстого железа, удобной постелью и оружейной стойкой в дальнем углу. До того, как Никейский декрет запретил использовать психические силы в легионе Кровавых Ангелов, подобным Кано воинам — лексиканиям, эпистоляриям и кодициям — предоставляли такие кельи. Здесь, в месте относительного покоя, легионеры могли медитировать и оттачивать свои таланты. Такие святилища, несмотря на малые размеры, весьма ценились, и хотя воины, лишенные способностей Кано, также могли пользоваться ими, они не достигали той же умиротворенности, которую вселяли кельи. После принятия эдикта бывших псайкеров объединили вместе с обычными боевыми братьями, но кельи медитации по-прежнему было открыты для них.
Кано не сомневался, что хранители внимательно наблюдали за бывшими членами избранного братства в кельях. Пока он сидел здесь, успокаивая дыхание, часть него задавалась вопросом, среагировал ли Аннеллус или один из его товарищей на появление Кано. Он отбросил мысль, мнение Ясона Аннеллуса его не волновало.
Кано отрешился от событий последних нескольких дней. Он закрыл глаза, позволив имплантированному каталептическому узлу свести на нет всякую потребность во сне. Затем вошел в альфа-состояние и там, внутри своего успокоенного разума, обрел безмятежность.
«В грядущие дни, — сказал Кровавый Ангел себе, — мне нужно будет вспомнить этот миг успокоения, чтобы сосредоточиться и обратить всю силу своей ярости на ксеносов».
Эту мантру он мысленно повторял снова и снова, когда палуба под ногами раскололась, подобно хрупкому льду, и он упал в лишенный пола зал из черного воздуха.
Сила тяжести схватила Кано и потащила невидимыми цепями, в то время как зловонные ветра хлестали его тело. Воздушные потоки несли смрад бойни, яростно цепляясь за одежду, словно собираясь содрать сначала ее, а потом и плоть до самых костей.
Он падал целую вечность, а трещина в палубе, которая проглотила его, исчезла. Теперь не было ничего, кроме зияющей, воющей тьмы и хлопьев пепла, которые зависли, как снежинки в восходящем потоке.
Часть разума Кано, так же далекая от происходящего, как и тело от обширных пустынь его родины Ваала, знала, что ему это снится. Его одолевали приступы видений, вырванные из плоти и спроецированные в царство духов и символов, которое было не менее реальным и смертельным.
Это был варп. Внутри космического корабля, несмотря на огромные площади адамантия и энергию защитных полей Геллера, не взирая на его личные ментальные барьеры, чистая психическая сила имматериума привела Кано в чувство. Прикосновение варпа завлекло его разум в места, которые он отверг, заставило заново разжечь угасший и превратившийся в холодную золу огонь.
Он отчаянно старался освободиться и вернуться в реальность из плоти и крови. Сон не отпускал его.
Пепел расплавился в кровавые капли, а Кано продолжал падать во тьме, все быстрее и быстрее, превзойдя истинную скорость и превратившись в комету из плоти. Интуитивно он понимал, что где-то внизу был конец всего этого — громадная поверхность, в которую он врежется, как фарфоровая кукла. Он разобьется.
Но космодесантник мог остановить падение мыслью. Все, что ему нужно было сделать, — нарушить указ. Позволить пламени его разума снова разгореться. Кано понимал, что мысль пришла ему в разум извне, настолько могучей она была. Она отразилась во тьме, предлагая надежду и спасение.
А если он сделает… что тогда? Он дал клятву отречься от своих сверхъестественных сил, и эхо этого обета было по-прежнему сильным, скрываясь под поверхностью мыслей. Он не мог нарушить клятву, он не мог позволить себе быть слабым.