Уриил улыбнулся, и в его глазах отразилось сияние линз шлема.
Дарон Нисато поднялся следом за Паскалем Блезом по лестнице, ведущей к жилым комнатам над баром. Шаги инфорсера гулко отзывались на металлических ступенях, и он не переставал удивляться тому факту, что находится так близко от лидера мятежников и все-таки не тащит его в участок.
Если Блез и в самом деле говорил серьезно, предлагая диалог между Сынами Салинаса и имперскими властями, это могло послужить сигналом к прекращению кровопролития, в котором утопали улицы Барбадуса, и стать началом новой жизни для всей планеты.
Блез толкнул ржавую железную дверь и поманил Нисато за собой, входя в вытянутое помещение, где вдоль одной стены располагалось несколько коек, а у другой стоял небольшой стол. Единственное окно выходило на улицы Барбадуса. Мезира Бардгил сидела на одной из кроватей, поджав колени к груди и обхватив их руками. На ней была надета бесформенная белая сорочка, а запястья оказались стянуты ремнями.
Нисато присел возле нее и приподнял ее голову за подбородок. Взгляд женщины был остекленелым и отрешенным.
— Кровь Императора, что с ней случилось? — спросил инфорсер.
— Если честно, то такой мы ее и нашли, — ответил Паскаль Блез. — Ну, разве что тогда она была не одета.
— Не одета?
— Как я уже упоминал, мне кажется, что она лишилась рассудка.
Нисато так часто видел то же самое пустое выражение в глазах солдат, чей разум более не мог совладать с нанесенной ему травмой, что был вынужден признать правоту мятежника.
— Мезира? — позвал он. — Ты меня слышишь? Это я — Дарон Нисато. Я заберу тебя домой.
Женщина закачалась на кровати взад и вперед.
— Нет, — произнесла она. — Нельзя домой. Нет больше дома. Мы его сожгли. Спалили все дотла. Он придет за нами. Не отпустит. Он должен наказать нас за все, что мы сделали.
— Мезира, о чем ты говоришь?
— Плакальщик… Он придет за нами, — захныкала псайкер, и по ее щекам покатились слезы. — За всеми, кто был там.
Нисато перевел беспомощный взгляд на Паскаля Блеза. Тот был бледен и смотрел на женщину расширившимися глазами.
— Вы понимаете, о чем она говорит? — требовательно спросил Нисато. — Что еще за Плакальщик?
— Плакальщик, — повторила Мезира. — Я постоянно его вижу… Обожженный, почерневший, мертвый. Его глаза… его глаза что пламя, и он пылает… Нет! Не огнем, нет-нет, он пылает ненавистью!
— Будьте вы прокляты, Блез! — прорычал Нисато, вскакивая с койки и бросаясь к лидеру Сынов Салинаса. — Скажите уже, что вам известно? Кто этот Плакальщик?
Паскаль Блез тяжело сглотнул, посмотрев на застывшего в дверях Коулена Харка.
— Так мы обычно называли нашего лидера, — объяснил он. — Сильвана Тайера.
— Того, кто руководил Сынами Салинаса до тебя?
— Да, — кивнул Паскаль.
— Но ведь он же мертв, верно? Его убили вскоре после резни в Хатуриане.
Блез так долго не отвечал, что инфорсер добавил:
— Или нет?
— Нет, — сказал Паскаль, — не убили.
Сержант Тремейн производил обход укреплений «Клекочущих орлов», приветственно кивая и перебрасываясь парой слов с дежурными охранниками. С плеча непринужденно свисала винтовка, а фальката ободряюще похлопывала по бедру при каждом размашистом шаге. Приятно было чувствовать себя вооруженным, точно рядовой солдат, ощущать вес боевой экипировки, бывший таким привычным во время тренировок на родном мире Ачаманского полка.
Былая родина…
Тремейн уже с трудом мог вспомнить планету, на которой родился… ну разве что то, что она была куда более оживленным, красивым и привлекательным местом, нежели этот уродливый кусок камня. Конечно, сержант понимал, что его представления о родине несколько радужны. Как, впрочем, и вообще воспоминания любого солдата о доме. И все же он, невзирая на это понимание, скучал по пряным ароматам в воздухе и золотистым закатам, озаряющим темнеющее небо.
Он улыбнулся неожиданно нахлынувшему поэтическому настроению и остановился у одной из угловых орудийных вышек, представлявшей собой угловатую конструкцию из армированного бетона, дополнительно защищенную стальной сеткой, призванной помочь при попадании кумулятивного снаряда. Установленная на ней автоматическая пушка смотрела на пустырь перед крепостью; два ствола, высовывавшиеся из амбразуры, приглядывали за дорогой, ведущей от промышленных районов Барбадуса.
Ночь стояла тихая, если не считать рокота моторов и отзывающегося в зубах электрического гула, доносившихся из ремонтного цеха и непривычно тревожащих. Там сейчас находились два космодесантника, которых Фалькаты недавно обнаружили — Тремейну очень не хотелось использовать понятие «арестовали», — а с ними и полковник Каин. Речь шла о какой-то подзарядке брони, хотя сержант не очень-то понимал, что там происходит.
Важно было только то, что ему все это совсем не нравилось. Тремейн вообще не приходил в восторг, когда что-нибудь нарушало статус-кво, а эти двое показались ему источником неприятностей в тот самый миг, когда он впервые увидел их за ограждением вокруг Зоны Поражения.
Кроме того, он был более чем уверен, что Уриил Вентрис солгал ему тогда, в «Химере».
Тремейн поправил ремень винтовки и облокотился на парапет, разглядывая задымленные очертания Барбадуса, выросшего, подобно злокачественной опухоли, посреди пустыни. Вот почему из всех завоеванных миров им должен был достаться именно этот?
Глупо было вот так высовываться, но, с другой стороны, подобное поведение создавало ему в глазах солдат репутацию человека, не слишком обеспокоенного угрозой, какую представляли Сыны Салинаса.
— Вы бы поосторожнее, сержант, — обратился к нему один из караульных. — Не хотите же вы, чтобы какой-нибудь снайпер отстрелил вам башку.
Тремейн покачал головой:
— Не стоит беспокоиться обо мне, приятель. Пусть Сыны Салинаса и любят подраться, но солдаты из них никакие… У них просто нет достаточно метких стрелков, чтобы имело смысл волноваться.
Караульный улыбнулся и продолжил свой обход, а Тремейн выждал еще несколько секунд и отступил назад. Конечно, Сыны Салинаса вполне оправдывали его скепсис касательно их боевых способностей, но судьба не любит гордецов, так что, торча на виду и далее, он вполне мог схлопотать пулю от снайпера.
Тремейн отправился дальше и вдруг осознал, что его взгляд раз за разом возвращается к горам, кажущимся отсюда не более чем неровным темным выступом на горизонте. Он вспомнил тот день, когда эти скалы были залиты огнем, и поежился. Он уже много лет не думал о Зоне Поражения и старался как можно дальше держаться от воспоминаний о том дне, но сегодня вечером воздух был словно напоен тревогой, заставлявшей мысли возвращаться к былым ошибкам и выгнавшей его из теплой казармы на крепостные стены.