Это Картик. У него в руках маленькая корзинка, в каких рабочие носят свой обед. Луч света окружает ореолом его лицо, и я захвачена его красотой — и тем, как я рада его видеть.
— Тебе следует сильно обеспокоиться, если они ответят, — говорит Картик. — Я бы…
— Нет, помолчи, — говорю я. — Мне здесь нравится.
Он садится на какую-то могилу, надпись на которой почти стерта временем, и кивает в сторону служанок, яростно колотящих по ковру.
— Я слышал, у вас будет бал-маскарад.
— Да, завтра, — отвечаю я. — Я оденусь Жанной д'Арк.
— Подходящий костюм.
Картик рассматривает яблоко, нажимает большим пальцем на вмятину на его боку.
— Не сомневаюсь, к вам приглашено множество джентльменов. Английских джентльменов.
— Я уверена, что приедет вообще очень много народа, — осторожно говорю я.
Картик впивается зубами в яблоко. Я срываю с дерева листок и превращаю его во множество узких полосок. Повисает неловкое молчание.
— Извини, — говорю я наконец.
— Тебе незачем извиняться. Я тебе лгал.
Я усаживаюсь рядом с ним. Расстояние между нами не слишком велико, но оно кажется пропастью.
— Приходи на бал, — тихо говорю я.
Картик смеется.
— Ты шутишь!
— Нет, ничуть. Это же костюмированный бал. Кто догадается?
Картик закатывает рукав, открывая кожу теплого коричневого цвета.
— И никто не заметит вот этого? Индийца среди англичан?
Он снова с хрустом кусает яблоко.
— Индийский принц, — говорю я. — И у тебя будет приглашение. Я тебе принесу.
— Если я не могу прийти в своем настоящем виде, я не приду, — говорит он.
— Но ты подумай, а? Если передумаешь, повесь какой-нибудь лоскут на иву, и тогда я завтра приду в прачечную в половине седьмого.
Картик, прищурившись, смотрит на солнце. Потом качает головой.
— Это твой мир, не мой.
— Но что, если…
Я тяжело сглатываю.
— Что, если бы мне хотелось видеть тебя в своем мире?
Картик опять откусывает кусок яблока, глядя вдаль, на склоны холмов, на мирный пейзаж.
— Не думаю, что я к нему принадлежу.
— Да и я тоже, — смеюсь я.
Две слезинки выскальзывают из глаз, и мне приходится быстро поймать их пальцами. В них тихонько шелестит магия, искушая: «Ты могла бы заставить его…»
Нет, с этим я покончу.
— Тогда идем со мной в сферы, — говорю я. — Мы могли бы вместе взглянуть на Амара. Мы…
— Нет. Я не хочу знать, во что превратился Амар. Я хочу помнить его таким, каким он был прежде.
Он бросает остаток яблока обратно в корзинку.
— Я очень много размышлял над всем этим в последние несколько дней, и я думаю, что для меня куда лучше отправиться на «Орландо». Здесь меня ничто не ждет.
— Картик… — начинаю я, но что, в конце-то концов, я могу сказать? — Ты должен делать то, что считаешь лучшим.
— Я буду помнить о тебе в Индии, — говорит он. — Я помолюсь о твоей семье на берегу Ганга.
— Спасибо.
В горле застрял ком, который никак невозможно прогнать.
Картик берет свою корзинку.
— Хорошего вам дня, мисс Дойл.
— Хорошего дня, Картик…
Он жмет мне руку и спускается по холму. А я остаюсь на кладбище в одиночестве.
— Так оно и должно было кончиться, — говорю я, прижимая ладонь к глазам. — Только мертвым я и нужна.
У меня внезапно подгибаются колени. Сила видения так яростна, что я опускаюсь на землю, схватившись за живот. Все мышцы напряжены. Небо как будто раскололось надвое; облака наполнились красным цветом.
«Боже… я не могу дышать… не могу…»
Среди могильных камней стоит Вильгельмина Вьятт, ее лицо искажено бешеной злобой. Она хватает меня за волосы и тащит к могилам. Я брыкаюсь и сопротивляюсь, но она сильнее. Когда мы оказываемся около могилы Евгении Спенс, Вильгельмина резко толкает меня, и я падаю, с ужасом видя, что земля смыкается надо мной.
— Нет, нет, нет!
Я царапаю края могилы ногтями, кричу в отчаянии:
— Выпусти меня отсюда!
Земля подо мной проваливается — и я стою в самом сердце Зимних земель, перед Деревом Всех Душ. Я вижу испуганные глаза Евгении.
— Спаси нас… — умоляет она.
Я бьюсь изо всех сил. Могила обваливается, я прикрываю глаза, потому что на меня летит дождь грязи.
Тишина. Я слышу… девушки веселятся. Смех. Я отвожу руки, открываю один глаз. Я снова на кладбище. Ветерок. Слышно, как на задней лужайке играют в крокет. На ботинках и юбке грязь. Вильгельмина исчезла. Я одна. Могила Евгении Спенс в полном порядке. И фиалка на месте, и мне остается только разрыдаться — от страха и разочарования.
Я бреду через кладбище на ватных ногах. Откуда-то появляются вороны, как большие черные дождевые капли. Они садятся на надгробия. Я закрываю уши ладонями, чтобы не слышать их отвратительных криков, но они каркают прямо у меня под кожей, как всепроникающий яд.
Я, пошатываясь, спускаюсь с холма и сажусь в траву, прижав колени к груди. Если бы я не выбралась из той могилы…
А была ли я в ней?
Нет, я ведь чувствовала руку Вильгельмины на волосах, я ощущала, как падаю, как меня заваливает землей. А потом — как будто ничего и не было. Вильгельмина Вьятт пугает меня.
«Она видит то, что скрыто во тьме». Что-то такое говорила о ней Евгения. Но что, если она сама — часть тьмы? Что, если она действует заодно с тварями Зимних земель?
И я не понимаю, хочет ли она помочь или убить меня.
Девушки бегают вокруг майского шеста. Завтра они будут веселиться на костюмированном балу и порхать, как эльфы, совершенно ни о чем не думая на нашем майском празднике-маскараде. И тут вдруг у меня в животе рождается холодок, который быстро расползается по всему телу.
Завтра. Майский праздник. Первое мая. «Рождение» мая.
«Опасайся рождения мая».
Я никак не могу согреться. Чего бы ни боялась Евгения, о чем бы ни хотела предупредить меня мисс Вьятт, оно случится завтра, а я понятия не имею, что это такое или как это остановить. Когда я вижу мисс Мак-Клити и миссис Найтуинг, склонившихся друг к другу в доверительной беседе, я вздрагиваю. В каждом их взгляде, в каждой улыбке, в каждом соприкосновении мне чудится угроза.
Вокруг мельтешат девушки, переполненные волнением, безразличные к моим страхам. Младшие играют в костюмах, а Бригид бранит их и говорит, что они могут испачкать свои хорошенькие платьица, и что тогда? Они серьезно кивают в ответ, но на самом деле совсем не обращают внимания на ее слова.