Фоулсон снимает кожаный ремень. Он точит нож о грубую кожу, все быстрее и быстрее двигая рукой.
— Боюсь, это всего лишь начало, — говорит Филон.
Держа наготове оружие, наш потрепанный отряд движется к узкому проходу между скалами, что ведет в самое сердце Зимних земель. Я в последний раз пытаюсь уговорить горгону.
— Мне бы хотелось, чтобы ты была с нами. Ты могла бы нам очень, очень пригодиться.
— Мне нельзя доверять, — возражает она.
Я наклоняюсь к ней так близко, как никогда, словно желая ее обнять. Змея трется о запястье, но я не отдергиваю руку.
— Я тебе верю…
— Потому что ты меня не знаешь.
— Горгона, пожалуйста…
В ее глазах вспыхивает боль, и горгона опускает веки, чтобы скрыть ее.
— Я не могу, высокая госпожа. Я буду ждать твоего возвращения.
— Если я вернусь, — говорю я. — Нас слишком мало, а на мою магию нельзя положиться.
— Если ты проиграешь, мы все пропадем. Уничтожь дерево. Это единственный способ.
— Она идет с нами? — спрашивает Энн, когда я догоняю остальных.
— Нет, — отвечаю я.
Филон оглядывает чудовищный ландшафт — облака, пронизанные красным, опасный проход впереди. Резкий холодный ветер швыряет нам в лица крупный песок.
— Жаль. Нам бы пригодилась ее воинская сила.
Мы входим в узкое ущелье. Бледная скользкая тварь протягивает гибкую руку из-за камня, и мне приходится зажать Энн рот ладонью, чтобы она не завизжала.
— Просто иди вперед, — шепчу я.
Картик протискивается ко мне.
— Джемма, я не думаю, что нам стоит выходить прямо из ущелья, как в прошлый раз. Мы сразу окажемся на виду. Вон там есть небольшой туннель, он выходит к выступу у утесов на той стороне. Туннель узкий и опасный, по нему нелегко пройти, зато из-за тех камней мы сможем наблюдать за тварями, и нас не заметят.
— Согласна, — киваю я. — Показывай дорогу.
Мы осторожно крадемся вдоль осыпающейся стены туннеля, над обрывом, нависающим над пустотой. У меня сильно бьется сердце, я не отрываю взгляда от блестящего топора Филона впереди. Наконец мы выбираемся из подземного коридора, и я вижу, что Картик был прав: рядом с утесами мы можем спрятаться.
— Ты это слышишь? — спрашивает Картик.
Вдали мерно бьют барабаны. Звук отражается от склонов.
— Пойду посмотрю, — говорит Картик.
Он карабкается по голой скале так, словно родился для этого. Подняв голову над краем утеса, он тут же снова пригибается.
— Они собираются на вересковой пустоши.
— Много их? — спрашивает Филон.
Лицо Картика мрачно.
— Слишком много, чтобы сосчитать.
Грохот барабанов отдается в костях. Он наполняет голову, и мне кажется, что я вот-вот сойду с ума. Проще, конечно, не видеть, сколько там тварей, не смотреть на весь этот ужас, не знать. Но я должна узнать. Прижимаясь к скале, я ползу вверх и выглядываю через острые камни, пока что скрывающие нас.
Картик не солгал. Армия Зимних земель огромна и пугающа. Впереди скачут охотники в развевающихся черных плащах, из-под которых виднеются плененные души. Даже с такого расстояния я вижу блеск обломанных зубов всадников. Всадники возвышаются над остальными, они высотой около семи футов. Маковые воины в матовых кольчугах превращаются в огромных черных воронов и кружат над пустошью. Они каркают с леденящей настойчивостью; все больше и больше их взлетает в воздух, пока все небо не превращается в черное размазанное пятно, а воздух просто трещит от их криков. Я молюсь, чтобы они не полетели в нашу сторону и не заметили нашего убежища. За ними — армия разложившихся духов, мертвая пехота. Глаза у них пустые и невидящие или же страшные голубовато-белые, как у Пиппы. Они беспрекословно выполняют приказы. А в центре всего — то самое дерево, и оно куда выше и крепче, чем когда я видела его в последний раз. Ветви раскинулись во все стороны. Я могу поклясться, что вижу души, скользящие под корой как кровь по венам. И я знаю, что в его темном сердце скрывается Евгения Спенс.
Барабаны бьют в оглушающем ритме.
— Ну и как мы с ними справимся? — спрашивает Энн, и в моем сердце отражается ее страх.
— Смотри-ка, вон там, внизу, — говорит Фелисити.
Маковый воин тащит за собой Вэнди. Она спотыкается, измученная, но выглядит целой и невредимой. Она ела проклятые ягоды и потому обречена жить в сферах, но, должно быть, ягоды сделали ее непригодной для жертвоприношения. Маковый воин облизывает ее щеки, и Вэнди дергается. Мне отвратительно думать, что она теперь связана с такой чудовищной тварью.
Барабаны умолкают, и тишина кажется едва ли не более пугающей.
— Что это они задумали? — спрашивает Фоулсон.
— Не знаю, — отвечаю я.
И тут начинает говорить дерево.
— Вы привели жертву?
— Она где-то здесь, — отвечает охотник.
— Я ждала тебя так долго, — приглушенно журчит дерево тем самым голосом, который я уже слышала, который втянул меня во все это. — Ты ведь знаешь меня? Ты знаешь, чем мы можем стать вместе? Что мы можем править и этим миром, и другим? Слейся со мной…
Эти слова обволакивают меня…
— Джемма… иди ко мне…
Это моя матушка. Матушка стоит на вересковой пустоши, все в том же синем платье, руки протянуты ко мне в ожидании.
— Мама… — шепчу я.
Картик резко поворачивает меня к себе лицом.
— Это не твоя мать, Джемма! И ты это знаешь!
— Да. Я знаю.
Я снова смотрю на пустошь — и образ мигает, как картинка, созданная из пара и пламени.
— Они могут заставить тебя видеть то, что им хочется, поверить во что угодно, — напоминает неприкасаемая с темными карими глазами.
— Как же мы будем с ними сражаться? — спрашивает кто-то из кентавров. — Нам бы получить немножко магии жрицы!
— Нет, — отвечает Филон. — Если она сейчас вызовет магию, дерево наверняка это почует, и я даже подумать боюсь о том, что это может означать.
У Фоулсона решительный вид.
— Надо добраться до этого деревца, ребята. И срубить его к черту.
— Да, в том и состоит наша цель, — говорит Фелисити.
Она раздобыла меч и намерена им воспользоваться.
Небольшой спор начинается в наших рядах. Нет единого плана. Внизу, на равнине, я вижу страшных призраков, вижу дерево, скрывающее в себе душу Евгении… Но я ощущаю там и свою матушку, Цирцею, мисс Мак-Клити, Пиппу, Амара… так много имен… так много потерянных…
— Долгие века борьбы, и чего ради? — говорю я. — Сегодня все кончится. Я больше не могу жить в страхе. Эта сила — проклятие! Я и радуюсь ей, и не умею с ней обращаться. И я постоянно ее скрывала. А теперь я должна попытаться овладеть ею, направить к цели, и надеюсь, что этого будет достаточно.