Маковый воин кричит:
— Это вон та, что у скалы!
— Нет, говорю тебе, это та, что рядом со мной!
Но мы везде, и моих образов слишком много для тварей. Они в конце концов сцепляются друг с другом.
Я кричу так, чтобы меня было слышно в шуме:
— А зачем вам сражаться ради славы дерева? Ради охотников? Они позволят вам умереть и заберут себе всю магию! А дерево будет командовать вами точно так же, как Орден!
Существа Зимних земель присматриваются ко мне, но слушают.
Одна из моих иллюзий продолжает:
— Вы по-прежнему останетесь рабами тех, у кого есть сила. Неужели вы действительно верите, что они честно поделятся с вами магией?
Амар подгоняет белого коня, пробираясь в гущу толпы.
— Не слушайте их! Они обманщики!
Похожее на скелет существо с длинными, потрепанными крыльями ночной бабочки вздымает над головой копье.
— А зачем нам отдавать силу им, если мы можем сразу забрать ее себе?
— Что вы нам пообещаете? — спрашивает другое существо.
У него серая, как пыль, кожа.
— Тихо!
Охотники распахивают чудовищные плащи, чтобы стали видны рыдающие души под ними.
— Вы видите то, что вам хочется видеть!
И обитатели Зимних земель съеживаются, вновь попадая под чары своих командиров.
— Это она наводит чары, она противостоит нам! — говорит дерево. — Найдите девчонку, настоящую девчонку! Не позволяйте им обмануть вас. Они будут стараться защитить ее.
Охотник скачет к горгоне. Она пристально смотрит на него, и тварь погружается в транс. Меч взлетает над его головой, опускается — и охотник падает, как молодое деревце под ударом бури. И то, что осталось от него, жившая в нем сила, кружась, вылетает из тела, как пыльный смерч, и мчится к Дереву Всех Душ. Дерево впитывает его с леденящим воплем. С громким треском ветки вытягиваются дальше, ствол становится выше; корни крепче впиваются в замерзшую голую землю. Дерево светится новой энергией.
— Горгона! — кричу я, не обращая внимания на свист стрел и отчаянные крики сражающихся. — Мы должны прекратить сражение!
Горгона не смотрит на меня.
— Почему?
— Чем больше существ мы убиваем, тем сильнее становится дерево! Оно поглощает их души! Мы их не побеждаем, мы только делаем их сильнее!
Я оглядываюсь вокруг и наконец вижу Картика, который гонится за братом. Это именно Картик, он утратил маскировку, темные локоны обрамляют лицо, как львиная грива. Он мчится вперед легко и стремительно. Я снова оглядываюсь — и замечаю, что сквозь мой иллюзорный облик уже можно рассмотреть Фелисити и Филона… Магия теряется! И через какие-нибудь несколько мгновений наш план будет раскрыт, меня обнаружат, и тогда…
Я слышу крик Филона. Высокое элегантное существо ранено охотником. Топор отлетает в сторону. Нет времени на раздумья. Я должна добраться до дерева.
Подобрав юбки, я несусь вперед со всех ног, хватаю топор. Я едва не поскальзываюсь на льду и крови, но не останавливаюсь. Я бегу прямиком к дереву.
— Она идет! — оглушительно кричит дерево.
Корни тянутся вперед и обвиваются вокруг моих лодыжек, резко дергая. Топор вылетает из руки и падает на землю так, что мне до него не дотянуться.
— Джемма…
Я смотрю вверх. Надо мной в путанице ветвей висит Цирцея, в коконе листьев, лиан и острых шипов. У нее серое лицо, губы распухли и покрыты волдырями. В руках она сжимает кинжал.
— Джемма, — с трудом выговаривает она, — ты должна… покончить с ним…
Ветки туже обвиваются вокруг ее шеи, лишая возможности говорить, но она роняет кинжал на землю. Я шарю между толстыми корнями, ища его.
— Джемма, неужели ты откажешься от всего этого? Чего ради? К чему ты вернешься, когда уничтожишь меня? — напевно говорит дерево. — К жалкой осторожной жизни? Перестанешь быть особенной? Перестанешь чего-то желать?
— Я буду другой, — отвечаю я.
— Так все говорят. — Дерево горько смеется. — А потом их магия становится все слабее и слабее. Они вырастают и лишаются ее окончательно. Их мечты увядают вместе с красотой. Они меняются. А когда наконец понимают, что предпочли бы прежнее, все позади, слишком поздно. Они не могут вернуться. Неужели и ты будешь жить так?
— Н-нет, — запинаясь, говорю я, отворачиваясь от кинжала, лежащего среди корней и лиан.
— Джемма!..
Это зовет меня Картик. Но я не могу отвести взгляд от дерева, не могу перестать слушать.
— Останься со мной, — нежно говорит оно. — Останься такой же навсегда. Юной. Прекрасной. Цветущей. Они будут поклоняться тебе.
— Джемма!..
Это голос Фелисити.
— Останься со мной…
— Да… — бормочу я, и моя рука тянется к дереву в страстном желании, потому что оно понимает меня.
Я прижимаю ладонь к коре — и внезапно все исчезает. Остаемся только мы, я и дерево. Я вижу перед собой Евгению Спенс, величественную, уверенную. Я ищу взглядом своих друзей, но они исчезли.
— Отдайся мне, Джемма, и ты никогда больше не будешь одинока. Тебе будут поклоняться. Восхищаться тобой. Любить тебя. Но ты должна отдаться мне — добровольно пожертвовать собой…
По моему лицу текут слезы.
— Да, — шепчу я.
— Джемма, не слушай, — хрипло говорит Цирцея.
На мгновение я вижу не Евгению, а всего лишь дерево, и кровь пульсирует под его бледной корой, и тела умерших висят на его ветвях, как колокола…
Я вздыхаю, и передо мной снова Евгения.
— Да, это именно то, чего ты хочешь, Джемма. Как ни старайся, тебе не убить в себе этого. Одиночество твоего «я», которое затаилось в глубине души. Оно всегда там, как бы ты ни желала избавиться от него. Я это понимаю. Я знаю, как это прогнать. Останься со мной, и ты никогда больше не будешь одинокой.
— Не слушай… эту… суку… — хрипит Цирцея, и лианы снова крепко стискивают ее шею.
— Нет, ты ошибаешься, — говорю я Евгении, как будто просыпаясь после долгого сна. — Это ты не можешь избавиться от ненужной части собственного «я». И принять ее тоже не можешь.
— Что-то я не уверена, что понимаю, о чем ты говоришь, — отвечает Евгения, и в первый раз в ее голосе звучит легкое сомнение.
— Именно поэтому они и смогли захватить тебя. Они нащупали твой страх.
— И что же это, скажи на милость?
— Твоя гордыня. Ты не в силах была поверить, что можешь стать похожей на здешних тварей.
— Я не похожа на них. Я — их надежда. Я поддерживаю их.
— Нет. Это ты самой себе так говоришь. Именно поэтому Цирцея и советовала мне порыться в самых темных уголках души. Исследовать себя. Чтобы меня нельзя было захватить врасплох.