— Горгона! — зову я, и понимаю, что скучала по ней гораздо больше, чем мне думалось.
Она подплывает к берегу и опускает для меня борт-крыло, и я поднимаюсь на палубу, радуясь, что вижу извивающихся змей, которые высовывают тонкие жала, глядя на меня.
— Высокая госпожа… Похоже, тебе скучно на вечеринке, — говорит горгона, кивая в сторону замка.
— Я устала от всего этого.
Я ложусь на спину, глядя вверх, на редкие пятнышки света, виднеющиеся сквозь облака.
— Тебе когда-нибудь казалось, что ты совершенно одна в целом мире? — тихо спрашиваю я.
В голосе горгоны слышится тихая грусть.
— Я последняя из своего племени…
Звонкий смех доносится из замка, как из другого мира. За водянистым чернильно-синим небом Пограничных земель темные серые облака Зимних земель громыхают далекой грозой.
— Ты никогда не рассказывала мне свою историю, — напоминаю я.
Она тяжело вздыхает.
— А ты уверена, что тебе так уж хочется ее услышать?
— Да, — отвечаю я.
— Тогда садись поближе, я тебе расскажу.
Я выполняю ее просьбу, устраиваясь прямо рядом с огромным зеленым лицом.
— Это было много поколений назад, — говорит горгона, на мгновение прикрывая глаза. — Все боялись тварей Зимних земель и хаоса, который они приносили с собой, и потому, когда начала возрастать сила Ордена, все ее приветствовали. Орден объединил племена, и некоторое время все благоденствовали и сады цвели; в твоем мире Орден влиял на людей, творил историю. Но твари Зимних земель все равно совершали на нас набеги, утаскивая на свою сторону все больше душ. И Орден старался искоренить эту угрозу, забирая все больше власти. Поначалу это были лишь небольшие уступки. Кое-какие вольности были запрещены, ради нашей же пользы, так нам говорили. Наша сила понемногу угасала, потому что мы не могли ею пользоваться. А Орден становился все сильнее.
Я перебиваю горгону:
— Погоди, я что-то не понимаю… Я думала, что Орден — это хорошо, что магия — это добро.
— Власть меняет все, и трудно становится понять, кто герой, а кто злодей, — отвечает горгона. — А магия сама по себе ни добро, ни зло; все зависит от того, с какими намерениями ею пользуются.
Замок гудит музыкой и смехом. Из окон льется свет, но он не достигает нас. Мы с горгоной сидим в собственном озере теней.
— Постепенно назревало недовольство, — после паузы продолжает горгона. — И наконец случился бунт, и каждое племя сражалось за собственное выживание, не заботясь о прочих. А в итоге Орден одержал победу. Жрицы запретили местным существам черпать магию из рун. Жители твоего мира остались запертыми в своих границах. А мой народ…
Горгона умолкает и крепко зажмуривается, как от сильной боли. Текут длинные минуты, из замка льется музыка…
— Твой народ погиб в битве, — говорю наконец я, потому что не в силах выдерживать ее молчание.
Горгона смотрит вниз.
— Нет, — отвечает она, и ее голос печален, как никогда. — Кое-кто выжил.
— Но… тогда где же они? Куда они ушли?
Горгона опускает огромную голову, и змеи повисают, как ветви ивы.
— Орден решил сделать из меня пример.
— Да, это я знаю. И потому тебя заключили в этот корабль и наложили чары, велящие говорить жрицам только правду.
— Верно. Но это было уже позже, в наказание за мои грехи.
Внутри у меня тяжесть, груз тянет к земле. Горгона никогда не говорила этого, и я уже не уверена, что хочу знать что-то еще.
— Я была тогда великим воином. Вождем моего народа. И гордой! — Она как будто выплевывает это слово. — Я не хотела, чтобы мы жили как рабы. Мы всегда были воинственной расой, и смерть являлась для нас почетным выбором. И все же мое племя приняло условия сдачи, предложенные жрицами. Это не соответствовало нашему кодексу чести. Мне было стыдно за их выбор, и гнев подтолкнул меня к поступку, который я считала справедливым.
Горгона вскидывает голову, как будто пытаясь увидеть солнце, которого здесь не было.
— И что случилось?
Безвольно висящие змеи падают одна на другую.
— Когда жрицы Ордена спали, я воспользовалась чарами, которые применяла к врагам. Я зачаровала свой народ, погрузила горгон в транс. И превратила их в камни, а потом они стали падать на мой меч. Я убила их всех, не пощадив никого. Даже малых детей. Мое преступление быстро раскрыли. И поскольку я была последней из горгон, ведьмы не стали меня казнить. Вместо того они заперли меня вот в этом корабле. И в итоге я потеряла и свободу, и свое племя, и надежду.
Горгона открывает глаза, и я отворачиваюсь, боясь взглянуть ей в лицо теперь, когда мне стала известна правда.
— Но ты изменилась, — шепчу я. — Разве не так?
— В природе скорпиона — жалить. И если у него нет такой возможности, это не значит, что он не может этого сделать.
Змеи оживают, хнычут, и горгона успокаивает их и убаюкивает, мягко покачивая головой.
— До тех пор, пока я остаюсь в этом корабле, мне ничто не грозит. Это и мое проклятие, и мое спасение.
Она обращает ко мне желтые глаза, и я невольно отвожу взгляд.
— Вижу, мой рассказ в конце концов изменил твое мнение обо мне, — говорит горгона с легкой грустью.
— Это неправда, — возражаю я, но голос звучит фальшиво.
— Тебе бы лучше вернуться на вечеринку. Там ведь твои подруги, и вроде бы им довольно весело.
Горгона со скрипом опускает борт, и я спускаюсь на берег, в легкие брызги света, летящие со стороны замка.
— Я некоторое время тебя не увижу, высокая госпожа, — говорит горгона.
— Почему? Куда ты отправляешься?
Краем глаза я вижу, как она величественно поворачивает голову в сторону темного неба Зимних земель.
— Далеко, вниз по реке, дальше, чем я бывала. Так что в случае чего я не смогу подоспеть. Ты должна сама поберечь себя.
— Да, понимаю, — отвечаю я. — Я ведь держу в себе всю магию.
— Нет, — поправляет она. — Ты должна поберечь себя потому, что мы не можем тебя потерять.
На следующее утро, сразу после завтрака, мы с Энн удираем в прачечную.
— Я спать не могла, думая о нашем сегодняшнем приключении, — говорит она. — Может быть, сегодня вся моя жизнь изменится.
Я немалую часть последних дней потратила на то, чтобы усовершенствовать наш план поездки в театр. Фелисити смастерила письмо от своей «кузины» Нэн Уошбрэд, которая якобы просит нас провести с ней день в Лондоне, и миссис Найтуинг разрешила.
— Как ты думаешь, это поможет? — спрашивает Энн, закусывая губу.