И первыми, подобно греческому огню, что кидают со своих узконосых фелюк неверные, вспыхнули взгляды Барюэля и Хадевийк. И все чаще запаздывали они к утренней трапезе, все чаще вместо сложной прически падали волосы Хадевийк свободной волной по белым плечам, все чаще темные тени ложились на твердые скулы графа. И все реже звучал под сводами ясеневого зала его бас, и так же все реже вела разговоры с подругами та, что еще вчера вплетала самые чудные жемчужины в ожерелье бесед.
Но никто не заметил, как черным огнем горели глаза среброликой Метхильды.
И на исходе первых семи дней, когда Блумардина пела печальную песню о горлице, услышанную ей в детстве от проезжего менестреля северных стран, в ясеневом зале неслышно появился герцог Эудо. Незамеченный, он долго стоял на западной галерее и смотрел на то, как сплетаются взгляды графа и Хадевийк, как душа Монсорда тянется к ясной, как Божий день, Блумардине, а тело его влечет грациозная Метхильда, и как готов отдать за всех пятерых свою праведную жизнь добрый Танхельм.
И скорбь задела своим крылом суровое лицо герцога Эудо, и, медленно ступая по деревянным ступеням, он спустился вниз к своим гостям.
– Первый срок наступил, мои верные рыцари и прелестные дамы, да хранит всех вас пресвятая дева Годоскальская, – обратился он к ним.
Тогда, как воин, не знающий сомнений и поражений, поднялся граф Барюэль и, положив правую руку на рукоять боевого меча, а левую прижав к ровно бьющемуся сердцу, так ответил великому герцогу:
– О, справедливый господин мой! Душа моя открыта вам и Господу, и с открытой душой скажу, что любовь есть слияние двух незамутненных дыханий. И как чистых два ручья, соединяясь, образуют могучую реку, так встреча двух не ведающих преград дыханий сулит нам любовь. И как река порождает множество живых тварей, а еще большим дает приют, так и любовь, без сомнения, есть жизнь и живительная влага. И как река, вынеся свои воды в море, исполняет свою цель и перестает существовать, так и любовь угасает от своего свершения и, уставшая, снова превращается в робкий ручей, уходящий в песок.
Скорбная улыбка тронула узкие губы герцога Эудо, и бесстрастным движением руки он отпустил графа Барюэля… И среброликая Метхильда поспешно опустила свои ночные черные глаза.
* * *
Миссис Хайден отложила «паркер» и потерла начинавший неметь средний палец. За окнами рассветало, и четкий диск солнца без мерцающего ободка снова сулил ясную теплую погоду. Она поспешно собрала разбросанные листки и положила в гардероб, на самое дно полки с бельем. «А вот этого они уже никогда не прочитают, – с радостью подумала она, запирая гардероб и вешая ключик себе на шею. Холодок металла мгновенно сменился теплым ощущением уверенности. – А если бы даже и прочли, то все равно не смогут ничего изменить. Теперь я пишу не то, что велит мне какое-то подсознание, а то, чего хочу я сама. Я владею этой сказкой, а не она мной, как было в прошлый раз…» – И чувство творца, которое, будучи испытанным даже в самой минимальной дозе, всегда делает человека свободным, охватило миссис Хайден. Ощущая себя совершенно по-новому, едва ли не хозяйкой пансиона и уж тем более положения, она вышла в пустынный еще парк.
У ворот слышался шум невыключенного мотора – скорее всего, это привезли провизию или нового пансионера. Миссис Хайден сама еще ни разу не видела этого процесса, поскольку не поднималась так рано, но от Виктора она знала, что такие вещи здесь предпочитают делать в самые сладкие предутренние часы, когда все спят, чтобы не тревожить хрупкую психику обитателей. И тут у нее родилась шальная мысль не только посмотреть на открытые ворота, но и попробовать проскользнуть через них. Она побежала прямо через газоны, искусственные ручейки и старательно подстриженные заросли всевозможных кустов. За елями приемной Робертса действительно тихо урчал огромный рефрижератор, вокруг которого сновала обслуга, а рядом стоял красный «Феррари», откуда навстречу доктору вылезал худощавый человек с растерянным лицом. У открытых ворот стояли два безукоризненно одетых парня.
«Интересно, где же они находятся все остальное время? – подумала миссис Хайден. – Или это приехали с новичком?» Но, как бы то ни было, идея проникновения за ворота становилась совершенно невыполнимой и, чувствуя себя человеком, который видит то, что, вероятно, не предназначалось для его глаз, миссис Хайден смутилась. Еще не хватало, чтобы ее здесь заметил доктор Робертс! После этого он придумает еще что-нибудь похлеще скриботерапии!
И, стараясь двигаться бесшумно, она отошла за ближайший большой камень. К ее удивлению, в этом импровизированном убежище она оказалась не одна – уютно привалившись боком к выступу и потягивая из термоса горячий кофе, там уже сидел Жак.
– Привет, росляйн, – ничуть не удивившись, прошептал он и протянул термос. – Глотни. В такое время здесь все равно холодновато. – Запах свежего кофе среди стерильного воздуха был настолько соблазнителен, что миссис Хайден с удовольствием поднесла ко рту стеклянное горлышко.
– И давно вы тут? – одними губами спросила она. Кажется, сегодня получилось настоящее приключение! Воистину стоило только хотя бы в писании каких-то жалких букв почувствовать себя независимой, как мир вокруг сразу же начал оборачиваться к тебе своим реальным, а не призрачным лицом.
– В смысле, за камушком-то?
– Да.
– Минут семь, чего раньше-то время от сна отрывать. Они раньше и не приезжают никогда. Забавный дядька! – Жак махнул рукой в сторону «Феррари». – И сразу видно – тяжелый. – Он говорил вполне серьезно, словно никогда не кривлялся на потеху идущим из столовой и не выпрашивал у них сигарет.
– Почему?
– А потому, что старается держаться нормальным. Я уж тут столько перевидал. Если крючится или в полном отрубе, значит, ничего, через недельку будет разгуливать. А если вот так, как этот, будто аршин проглотил, то плохо дело. Проваляется неизвестно сколько.
– Вы что, всех так встречаете?
– Естественно. Какие ж тут еще развлечения? Впрочем, постой-ка… Нынче луна ведь на самом ущербе? Да-а… Значит, наш гауляйтер разрешит сегодня маленькую парти.
– А меня? – перебила Жака миссис Хайден, поглощенная своими мыслями и почти не вслушивающаяся в его воляпюк. – Меня как… Какой, на ваш взгляд, привезли?
Жак посмотрел на нее искоса, словно оценивая заново, и на его помятом лице вдруг появилось то выражение идиотизма, с которым он всегда преследовал ее своей песенкой.
– Тебя? Да как королеву!
– В смысле – осторожно?
– Это уж понимай как знаешь. А вчера на кухне мыши так и распищались, так и распищались, – вдруг ни с того ни с сего забормотал он.
– Послушайте, Жак, что вы все время говорите ерунду, то про душу, то про крыс, теперь вот про мышей. Вы же только что разговаривали, как нормальный человек. Вы что, тоже врач, вроде Робертса или… – Миссис Хайден оборвала себя. – А уезжают отсюда тоже тайно?