Даже через задернутые, скорее всего Мартой, шторы действительно било полуденное солнце, и миссис Хайден почувствовала, что вчерашний пропущенный обед дает о себе знать. Жизнь, хотела она того или нет, все равно продолжалась. Выхватив из гардероба первое попавшееся платье, она оделась и, не посмотревшись в зеркало, вышла.
С того момента, как Виктор стал ухаживать за Волендор, миссис Хайден совсем перестала обращать внимание на одежду. «Вот так постепенно все и становятся здесь Жаками», – подумала она почти безразлично, при уличном свете машинально отметив, что широкая полотняная юбка не глажена.
– Эй, росляйн, куда торопишься? – эхом ее мысли прозвучал негромкий хрипловатый басок, и Жак собственной персоной поднялся с газона, отряхивая мятые вельветовые брюки. – Всегда лучше немного подзадержаться, а?
– Вы что, тоже занялись караулом, как доктор Робертс и этот наш новый следопыт?
– Делать мне больше нечего! Я с вечера тут сижу, местечко тенистое…
– Так и сидите себе на здоровье и не лезьте ко мне с дурацкими разговорами! – вдруг непонятно почему вспылила миссис Хайден. – И почему все время ко мне? Шли бы вон к мсье Вилльерсу, а еще лучше к Балашову – вы бы отлично спелись!
– Да никак ты уже все знаешь, раз так нервничаешь? – искренне удивился Жак.
– Что знаю? Что вы у них не раз уже были и это именно они, то есть я хотела сказать, мсье Вилльерс, учит вас плести мне всякие небылицы, всовывать в руки дудочки и задерживать ночами, чтобы в это время убивали? Ведь если бы я не просидела с вами тогда до рассвета, я, быть может, спасла бы девушку! – непроизвольно вырвалось у миссис Хайден, и она сама вдруг испугалась очевидности этой внезапно пришедшей ей в голову мысли.
– Эх, миссис, всех не спасешь, – глубокомысленно почесав в затылке, пробормотал Жак.
– Что вы этим хотите сказать? – возмутилась миссис Хайден и даже остановилась.
– А то, что никакому кролику не догнать сокола и никакой мыши не избежать кошачьих когтей.
– Прекратите ваши шуточки! Оставьте меня в покое! Хватит с меня опытов доктора Робертса и мсье Виктора, чтобы еще неизвестно кто начал экспериментировать со мной! Если у меня нет памяти, то это еще не причина для издевательств, я такой же человек, как и вы. А может быть, даже и лучше вас! – И неожиданно даже для себя она разрыдалась.
– Успокойся, росляйн, я ведь только хотел сказать, что час назад убита эта вертихвостка Фоконье…
10
Мир для миссис Хайден сжался до четырех стен «Кюминона», но гораздо хуже, что она оказалась несвободна и в своем внутреннем пространстве. Переживания и ощущения, связанные с потерей памяти, так или иначе давали огромную работу всем органам чувств и разуму, а теперь все свелось лишь к одной, тяжелым камнем давившей душу мысли: что происходит в пансионе и почему это каким-то непонятным образом связано с ней?
Зная, что расспрашивать персонал бесполезно, она пыталась что-то понять по их виду, движениям, тону, задавала массу нелепых вопросов, не имеющих отношения к делу, но наталкивалась лишь на глухую стену безупречной вышколеннности, а к вечеру этого дня сестру Марту и вовсе сменила новая, незнакомая сестра.
Миссис Хайден подолгу сидела у окна или выходила на порог, выглядывая, не пройдет ли мимо Жак или хотя бы господин Морена, но после того, как рано утром их подметал садовник, дорожки так и оставались идеально ровными. Пропал даже вездесущий Кадош, и нигде не было слышно его писклявого лая. В слепой надежде она даже поднимала глаза к небу, но и оно не приносило ей ответа в виде могучего, распластанного в воздушных потоках балобана. Да и не привиделся ли он ей? Не был ли это самый обыкновенный черный ворон? И миссис Хайден боязливо подносила к лицу руки, отмеченные уже почти незаметными белыми линиями. К кому прилетал сокол? К убийце? Но что-то внутри ее протестовало против такой несправедливости – слишком красива, слишком совершенна была птица. Именно поэтому миссис Хайден ни разу и не упомянула о нем ни Робертсу, ни Виктору, ни тем более, боже упаси, этому гнусному инспектору, который все время смотрел на нее так похотливо.
Время текло, словно густая жидкость сквозь пальцы, оставляя тошнотворное послевкусие бесполезности, бессмысленности и беспросветности. Даже приносимая еда, несмотря на то что выбирала она ее долго и придирчиво, казалась бумагой. Однажды миссис Хайден попробовала заказать какое-нибудь редкое русское блюдо, на что новая сестра только удивленно вскинула брови.
– Могу предложить вам икру, блины или борщ.
– И это все, что у вас есть? – с тоской спросила миссис Хайден, уже давно попробовавшая и того, и другого, и третьего и не получившая никаких особенных ощущений.
Сестра удивилась еще больше.
– А разве существует что-нибудь еще? Говорят, в России кухня совершенно примитивна, особенно после засилия коммунистов.
Миссис Хайден только устало махнула рукой.
Новый флакон чернил и «паркер» она сразу же после известия об убийстве Фоконье убрала подальше со стола и сняла с шеи ключик. Она хотела только понять себя, вовсе не рассчитывая, что это невинное и столь необходимое ей действие может послужить какими-то доказательствами, уликами, основаниями для предположений. Виктор говорил ей последний раз о силе слова, выпущенного в мир. И вот она как будто бы еще раз убедилась в его правоте: написала про вторую смерть – и смерть совершилась!
Но почему же тогда никакое слово, столько раз произнесенное ею самой или тем же доктором Робертсом, не производит никакого действия на нее и память так и не возвращается? Кто тогда должен сказать это слово о ее выздоровлении? Или это должно быть какое-то особенное слово? Может быть, она сама должна сначала изобразить себя как больную, а потом исцелить? Но это будет неправдой, потому что, создавая свой рассказ о замке Массенгаузен, она твердо знала, что ее героиня здорова. Лучше ничего не писать вообще.
Но мысль, однажды зароненная в сознание и не нашедшая разрешения, подспудно зреет там, а отрава писательства практически не знает противоядий. И желание снова окунуться в мир, который тебе подвластен в отличие от окружающего, где нет уверенности ни в чем, все чаще охватывало миссис Хайден. И уже соображение о том, что написанное ею может послужить еще кому-то, тем более стать причиной несчастья, все реже приходило ей в голову. Она чувствовала, что не в состоянии больше существовать в этом непонятном, почти призрачном мире и должна найти хотя бы какое-то успокоение в пространстве фантазии, ставшем для нее гораздо более реальным.
И в уже наступившей темноте, когда миссис Хайден проснулась от лунного луча, упавшего ей на лицо, она поняла, что сопротивляться желанию больше не в силах. Она поднялась, закуталась в халат, прикрыла жалюзи и передвинула столик поближе к окну.
* * *