Я рассеянно кивнула, убирая волосы от лица.
— Когда я тут была прошлый раз, призраков не было.
— Никто не спешил с объяснениями, да? — Медведь покосился на меня, продолжая тяжело ступать по брусчатке тротуара.
Я развела руками:
— Никто же не думал, что мне придется начинать так быстро.
— Мы предполагаем, а Бог — располагает, — и Михалыч вдруг истово перекрестился, глядя куда-то в сторону. Я чуть не споткнулась от удивления. Еще ни от кого в НИИДе я не слышала слов о Боге.
Начальство ничего не говорило. Однако наше положение «нечисти» (вампиры и оборотни наводили на мысль именно об этом слове) как-то не предусматривало теплых отношений с Богом и церковью. Лично я ничего не имела против, но сложившиеся за много веков стереотипы в отношении тех же оборотней предлагали серебряную пулю в качестве благословения.
А тут оборотень крестится.
Заметив мой удивленный взгляд, медведь улыбнулся, и я впервые увидела на его лице искреннюю радость. Смущало только то, что именно такую ее разновидность я видела у фанатиков-иеговистов.
— Удивляет, что я крещусь?
— Есть немного, — я смущенно хмыкнула, прикуривая новую сигарету. — Мы же вроде нечисть…
— Нет, — Михалыч улыбнулся, будто разговаривал с маленьким, непонятливым ребенком, — все мы Божьи твари. И если Господу нашему угодно было создать нас такими — значит, на то Его Промысел высочайший был. И все мы лишь по милости Его существуем, а если были бы противны природе Его и оку Его всевидящему, то и не было бы нас никогда или же умерли бы в одночасье…
Ого.
Я ничего не имею против верующих людей. Но от медведя явно несло фанатизмом, я почти физически ощущала этот запах легкого безумия. Такие не просто говорят — они норовят обратить на свою сторону и не принимают никакую другую точку зрения. И дело даже не в вере. В каждом деле есть свои фанатики — здесь важна не форма, а содержание.
— А почему тогда инквизиция гнала таких как мы на костер? — рискнула я, готовая в любой момент отскочить в сторону, — Михалыч больше не вызывал у меня ощущения безопасности и комфорта.
— Что ж тут поделаешь, все мы всего лишь люди. И Его мудрости нам никогда не достичь, — медведь развел в стороны огромными руками и приподнял плечи. На шее тускло блеснула золотая цепочка. Как я раньше не заметила?
— То есть ты хочешь сказать, что все эти костры — просто ошибка людей? — уточнила я, не замечая, как впиваются в ладони ногти.
— Да, — кивнул Михалыч, — что ж тут сделаешь!
— Но если мы все — Его дети, — продолжила я, закусив удила, — то почему же Он не защитил нас?
Медведь резко остановился. Настолько, что я успела сделать несколько шагов вперед по инерции и только потом остановилась и оглянулась. Его лицо потемнело, взгляд налился свинцом, а по скулам заходили желваки.
— Ересь несешь, сестра моя во Христе!
Спина отдалась глухой болью. Неужели я настолько испугалась, что тело приготовилось к трансформации?! Ну уж нет, вторая драка за сутки в мои планы не входила, к тому же медведь — не Джо, этот меня завалит в два счета, я и превратиться не успею, не то что взлететь!
Я сделала несколько шагов назад. Если придется улепетывать от взбесившегося оборотня, то бежать надо через улицу, надеясь, что мое тело сможет совместить бег и трансформацию… Почему, стоит мне остаться с кем-то в паре, обстановка накаляется почти до драки?!
— Прости, я не хотела, — я примирительно выставила вперед руки, глядя ему в глаза. Будем надеяться, что медведь — не собака. — Я просто правда не понимаю этого. Я вообще не слишком сильна в… религиозной… теории.
Пару секунд Михалыч сверлил меня диким взглядом, будто проверяя, можно ли верить моим словам, потом чуть расслабился. Едва заметных изменений его осанки хватило, чтобы понять — буря миновала.
— Дитя ты неразумное и малое еще. Не ведаешь, что творишь, — назидательно произнес оборотень, помахивая перед моим носом указательным пальцем чуть не в пол моей руки. — Потому прощаю тебя я и Бог простит в милости Своей безграничной. Но впредь же думай, что говоришь…
Я поспешно кивнула и развернулась, подстраиваясь под широкий шаг медведя. Остаток пути до границы был посвящен ликвидации моей религиозной безграмотности.
Спешащие куда-то темные силуэты вскоре перестали меня так волновать. Я и сама уже не могла понять, почему так остро среагировала на них, — ну живут и живут себе люди своей, нижней, жизнью. Как я поняла из разрозненных объяснений Михалыча, перемежающихся вознесением хвалы Всевышнему, здесь тоже был свой день и своя ночь. Только для нас они мало различались — или не различались вообще. Когда мы пришли сюда с Шефом, здесь была местная ночь, и поэтому улицы были так притягательно пустынны. Сейчас же был день, и мы постоянно встречали то тут, то там темные силуэты.
Я уже начинала немного уставать от однообразной ходьбы, когда вдруг что-то у меня внутри дернулось, я подняла глаза вверх и замерла, пораженная: передо мной был дом, в котором я когда-то жила. Там, Наверху.
— Это же… — Я не смогла договорить и только перебегала взглядом от окна к окну, от балкона к барельефу, не веря своим глазам. — Я тут жила!
Я бросилась к нему, не до конца понимая зачем, но полная желания открыть дверь, войти внутрь — и остаться навсегда.
Сзади раздалось неразборчивое ругательство и тяжелые шаги медведя, но я уже рванула дверь подъезда.
Просторный холл, намного больше и светлее, чем был на самом деле. Такой же клетчатый узор плиток под ногами, и даже лифт в глубине. Мягкий свет от двух лампочек без абажура — Наверху такое было бы невозможно, но здесь все было иначе, и даже глаза не резало. Двери квартир на первом этаже — знакомые, свои. Зеленые стены. Я подняла голову — ввысь, теряясь где-то в небе, уходила широкая лестница, ведущая на верхние этажи. Забавно, у нас их было всего семь, но тут им не видно конца, а с крыши явно можно шагнуть прямо в небо…
Я улыбнулась и сделала шаг вперед, уже протягивая руку к кнопке лифта.
— Стой, — мне на плечо легла тяжелая рука, — ты туда не пойдешь.
— Это еще почему? — Я возмущенно дернула плечом, пытаясь скинуть руку медведя, но не тут-то было. — Это мой дом, между прочим.
— Нет, не твой. Твой дом — Наверху, — с мягким нажимом проговорил Михалыч, — а это дом кого-то другого.
— Да я тут каждую щербинку знаю! — Я все-таки умудрилась вывернуться и бросилась вперед, надеясь, что успею запрыгнуть в кабину лифта раньше, чем он меня догонит.
И ничего не получилось.
Я не наткнулась на невидимую стену, которую так любят описывать фантасты, нет. Я просто не могла заставить себя сделать шаг. Мне было просто некуда идти, будто я пытаюсь войти в картину. Буратино, пытающийся есть из нарисованного котелка. Я оторопело оглядывалась по сторонам, надеясь найти какой-то другой вход, но снова будто уперлась в отражение зеркала…