— Кто такой Эдгар? — печально спросил Пётр Борисович.
— Ну, привет! Я десять раз тебе говорила, — Наташа понизила голос, — погоди, я отойду, неудобно объяснять при нём. Слушай. Эдгар Опилкин, американец, глава крупного литературного агентства в Лос-Анджелесе. Он уже прочитал рукопись и говорит, что все отлично, книгу можно издавать в Штатах, правда, пока за свой счёт.
— Он читает по-русски?
— Конечно. Он эмигрант, из Днепропетровска, но это неважно, он уехал двадцать лет назад и успел здорово раскрутиться. Он все знает про западный книжный рынок, у него отличные связи в Голливуде. Если устроить грамотный пиар, деньги мгновенно окупятся. У него есть команда переводчиков, они уже начали работать, через месяц всё будет готово, и сразу можно делать сценарий, практически одновременно. Главную героиню Светик, разумеется, сыграет сама, на роли героев она хочет Бреда Питта и Тома Круза.
— Разве там у неё есть ещё герои, кроме неё самой? — вяло удивился Кольт.
— Конечно. Ты забыл? Один, с которым у неё любовь, молодой бизнесмен, второй злодей олигарх, он мстит ей за то, что она его отвергла. Вот его как раз будет играть Том Круз. Скажи, классно?
— Наташа, а баллотироваться в губернаторы, как Шварценеггер, она не хочет?
— Ну, если лет через пятнадцать. Кстати, неплохая идея.
— Тогда уж лучше сразу — в президенты, — Кольт тяжело вздохнул. — Скажи, а замуж она когда-нибудь собирается?
— В принципе да. У неё сейчас бурный роман с одним человеком, кажется, на этот раз всё очень серьёзно. Но это не телефонный разговор. Расскажу при встрече.
— Кто он?
— При встрече, — многозначительно повторила Наташа, — там все не просто. У него жена и трое детей, младшему полгода. Жена стерва жуткая, Светика ненавидит, непонятно, за что.
Кольт отключил телефон и позвонил Зубову с другого аппарата. Но даже когда выяснилось, что мельник не профессия, а фамилия, Пётр Борисович не сразу вспомнил и понял, о ком речь.
Выслушав сжатый, чёткий рассказ Ивана, Кольт велел шофёру разворачиваться, опять ехать на Брестскую и по дороге сделал ещё несколько звонков.
Федор Фёдорович по-прежнему сидел за компьютером, иссохшие пальцы быстро, легко летали по клавишам. Кольта он встретил ехидной усмешкой.
— Не спится тебе, Пётр, уже соскучился?
— Что ты можешь сказать о Мельнике? — спросил Кольт, тяжело падая в кресло.
Прежде чем ответить, старик долго молча смотрел в мерцающий экран, потом выключил компьютер, развернулся, взглянул на Кольта и медленно произнёс.
— Он не родился бездарностью, но стал ею. У него, безусловно, был талант, он мог бы кое-что сделать в науке, но теперь он пустое место. Так что подключать его к работе не советую.
— Но он профессор, доктор наук, у него много опубликованных трудов, он выступает по телевизору, ездит на международные конференции.
— Он занимается биологией, химией, фармацевтикой всю жизнь. У него великие планы. Он хочет создать эликсир молодости, получить Нобелевскую премию, стать всемирно известным и сказочно богатым. Его не назовёшь мечтательным бездельником, он упорно стремится к своей великой цели. Он трудится, ищет. Но у него получаются только яды. Ни одного лекарства, способного помочь, вылечить, облегчить боль, он так и не придумал. А за яд, даже самый необыкновенный, Нобелевскую премию вряд ли когда-нибудь дадут.
— Необыкновенный? — тихо переспросил Кольт. — Что ты имеешь в виду?
— Иногда у него складываются удивительные комбинации, как, например, его последняя разработка, Рофексид-6. Лекарство от артрита. В секретной лаборатории №1 при МГБ этот препарат, безусловно, оценили бы по достоинству. Они как раз такого эффекта добивались. Естественная смерть от острой сердечной недостаточности, никаких признаков отравления, никаких следов при вскрытии. Но у них так не получалось. А у Мельника — вышло, случайно, без всякого умысла. Он искренне хотел создать хорошее, надёжное лекарство.
— Я закурю? — спросил Кольт.
— Валяй, — кивнул старик, — мне иногда нравится запах дыма.
Кольт встал, прошёлся по комнате, открыл форточку, жадно затянулся.
— Федор, как тебе кажется, он мог бы этот самый рофексид-6 использовать?
Старик молчал мучительно долго, кряхтел, жевал губами, поглаживал седую голову Адама. Пёс умудрился втиснуться к нему в кресло, уснул и похрапывал совсем по-человечески. Кольт терпеливо ждал, смотрел в окно.
— Если бы он захотел кого-нибудь убить, то только одного человека, — наконец произнёс Агапкин, — правда, это невозможно.
— Кого же?
— Михаила Владимировича Свешникова. В науке, как в искусстве, на одного Моцарта приходится сто тысяч Сальери. К счастью, не каждый имеет в распоряжении яд, не у каждого хватает решимости, и вовсе не всегда все эти Сальери живут с Моцартом в одном времени и в одном пространстве.
Кольт загасил сигарету, подошёл к Агапкину и развернул его кресло так резко, что Адам взвизгнул и спрыгнул на пол.
— Вспомни, пожалуйста, ты когда-нибудь говорил при нём, что Софи похожа на Таню?
Старик открыл рот, голова его мелко, страшно затряслась, пальцы вцепились в подлокотники. Губы посинели, глаза ввалились.
— Тихо, тихо, — испуганно пробормотал Кольт, — Федор, ты ни в чём не виноват, ты не мог этого предвидеть, никто не мог, даже я. Федор, посмотри на меня! Бутон! Быстро сюда! Капли какие-нибудь, нитроглицерин! «Скорую»!
Примчался Бутон, бросился к старику, прижал пальцы к его шее, приподнял веко, посчитал пульс на запястье.
— Ничего, Пётр Борисович, «скорая» не нужна. Сам оклемается, это у него бывает, от сильных переживаний. Я окно открою. Не возражаете? Сейчас продышится, валерьяночки выпьет, и всё пройдёт.
Холодный ветер ворвался в комнату, вздыбил шторы, хлопнул дверью. Бутон накапал капель в рюмку, осторожно влил старику в рот.
— Плед дать?
Губы Агапкина шевельнулись, вылетел какой-то короткий, свистящий звук.
— Что? — спросил Кольт. — Ну, что? Говори!
— Софи! — внятно произнёс Агапкин.
Кольт медленно опустился на ковёр возле кресла.
— Боже, я идиот! Федор, слышишь меня?
Старик открыл глаза, посмотрел на Кольта сверху вниз и спокойно, внятно произнёс: