«А клерки Хоттингера молодцы, не ожидал от них такой оперативности. Тридцать пять процентов торгового дома… Небольшое усилие, и собственное производство оптики – у меня в кармане».
– Ваши предложения?
– Я считаю, Гамбургер уступит нам десять – пятнадцать процентов паев при условии размещения у него большого и долговременного заказа. Только он должен быть действительно большим, тогда успех нашему предложению практически гарантирован.
Александр откинулся на спинку кресла, машинально потирая бровь.
«Фото– и кинообъективы – раз. Всякие там нивелиры и теодолиты на Дальний Восток – два. Еще бинокли и монокуляры для магазинчиков в офицерских экономических обществах – три. Со скрипом, но вроде что-то набирается? А вообще, не дело – так зависеть от Вогау. Да и со Швабе, мне пятнадцати процентов маловато будет!»
– Принимается, но паев должно быть именно пятнадцать процентов. Лучше – больше, даже несколько дополнительных паев будут нелишними. А чтобы переговоры на эту тему прошли легко и быстро, соглашайтесь на любую разумную цену.
– Я думаю, на таких условиях все устроится сугубо положительно.
– Ну что же, это хорошо. Далее. Насколько я помню, прямыми конкурентами Вогау являются купцы Ушковы?
– Точно так-с, «Товарищество химических заводов Ушкова и Ко».
– Организуйте мне встречу с …?
– В настоящий момент товарищество возглавляет сын основателя, Петр Капитонович.
– Прекрасно, вот с ним и организуйте. Что у нас дальше?
– Поставки нефти. В этом вопросе наиболее перспективным выглядит товарищество братьев Зубаловых. Во-первых, на них постоянно давят как Нобели, так и Ротшильд, отчего старший из сыновей даже заработал что-то вроде паранойи. А во-вторых, именно из их нефти получаются лучшие масла и смазки. Сотрудничество с нами станет для них наилучшим выходом и, возможно, даже настоящим спасением, так что…
Распахнувшаяся с легким скрипом (а самое главное, без какого-либо предварительного стука) дверь заставила Горенина прерваться на полуслове, а в кабинет широким шагом пожаловал господин главный инспектор.
– Прошу прощения, срочное дело.
Обогнув главного аудитора компании, Долгин положил поверх всех справок и прочих бумаг объемистый бумажный пакет. Непонятно заметил:
– То самое.
И тихо отбыл прочь. Князь с таким же непонятным выражением лица взвесил нестандартную корреспонденцию на ладони, убрал ее в ящик стола и жестом попросил продолжать. Вот только прежнего интереса уже не было. Нет, взгляд его по-прежнему был очень внимательным, да и уточняющие вопросы не раз заставляли Горенина обращаться к собственной памяти (и записям), но все же, все же… Его сиятельство даже не порадовало благополучное завершение истории с Ярославским консервным заводом, управляющий которого, Семен Венедиктович Крюков, по результатам проверки глубоко и искренне осознал свою ошибку. И не только осознал, но даже и возместил все последствия своей нескромности, причем сразу в трехкратном размере. Как говорится – на свободу… пардон, увольнение – с чистой совестью. Пусть нищий, зато честный, ага.
– Что ж, все хорошо, что хорошо заканчивается.
Посчитав это изречение намеком на то, что доклад на сегодня закончен, Аристарх Петрович плавно потянул язычок никелированной «змейки», закрывая свою папку.
– Еще одно небольшое дело.
Язычок еле заметно пошел в обратном направлении.
– Мне уже не раз говорили о необходимости личного секретаря.
Горенин понимающе наклонил голову, заодно оставив наконец в покое папку.
– Русский, хорошо разбирающийся в реалиях торговой Москвы, несколько языков, приличное образование, минимум родственников… Пожалуй, на этом пока все.
Аристарх Петрович коротко, почти по-военному кивнул, впечатленный и озабоченный той степенью доверия, что оказал ему князь. Впечатленный – все же подбор кандидата доверили именно ему. А озабоченность проистекала из понимания одного-единственного факта – не дай бог, будущий секретарь в чем-либо крупно проштрафится. Спросят и с секретаря, и с того, кто его рекомендовал.
У-у-у!!!
Тоскливо-истошный гудок за стенами фабричной управы вернул главного разведчика компании в реальный мир.
– Будет исполнено, Александр Яковлевич. Я могу быть свободен?
Оставшись в тишине и одиночестве, аристократ-промышленник неспешно прогулялся по кабинету, разминая ноги, затем щелкнул замком на двери и уселся поближе к окну. Мягко захрустела вощеная бумага пакета, затем еще раз, падая на пол, а в руках у Александра оказалась стандартная канцелярская укладка. Навроде тех, что обыкновенно используют в полицейских участках империи.
– Старые привычки, доставшиеся от мужа?
Укладка, как и ее обертка, была безымянной.
«Итак, Зофи Михаловна, урожденная Купель, одна тысяча восемьсот шестьдесят третьего года рождения. Фамилия и титул в первом браке – баронесса Виттельсбах. Во втором – госпожа Волошина-Томанова. Отец вышеназванной особы – гербовый шляхтич немецких кровей, лютеранин. Мать – полька из шляхетной протестантской семьи. Со всех сторон Сонечка – благородных кровей, значит? Это хорошо. Что там дальше? Во время последнего восстания в Польше семья проявила лояльность… Что не спасло их от последствий военных действий и специального налога на польскую шляхту. Медленное скатывание семьи к разорению, ускорившееся после смерти отца, болезнь матери, сведшая в конце концов ее в могилу, и неожиданное сватовство…»
Александр с интересом покрутил перед глазами отдельный лист, практически анкету, на сорокапятилетнего (на момент брака) вдовца, а по совместительству статского советника барона Виттельсбаха. В скобках мелким, но очень разборчивым почерком указывалось – барон принадлежал к Лейхтенбергской ветви этого, когда-то королевского, рода.
«Однако!»
– Определенно, чувствуется академический подход к собиранию сведений и немалый полицейский опыт. Занятно, где его смогла получить Эмма?
Так как барон жил в России, он давно стал православным. Как говорится, карьера – наше все! А так как молодая жена была большой умницей, то незадолго до венчания последовала его примеру.
«Во время службы в Польше барон проявил себя опытным и дальновидным человеком, вовремя прикупив земли между Буковно и Олькушем: а конкретно – те участки, где были свинцово-цинковые шахты. Совсем ненамного опередив в сем благом начинании банкиров Вавельберга и Ротванда. Н-да, знакомые все личности… Теперь понятно, почему Софи так равнодушно относилась к неурожаю в своем поместье. Пока шахты действуют, у нее каждый год урожайный. Так, что дальше? Муж умирает от апоплексического удара в восемьдесят пятом, после чего безутешная вдова… Вот черт, даже меня упомянула! Впрочем, чего уж тут скромничать, парень я видный».
Под следующим листом оказались две фотокарточки. На одной из них немного пополневшая и еще больше похорошевшая Софья Михайловна позировала фотографу с летним зонтиком. На второй – компанию ей составлял немолодой и лысоватый господин явной дворянской наружности, с жиденькими бакенбардами и шикарнейшими усищами. Нынешний супруг пани Зофи, богатый харьковский помещик Калистрат Георгиевич Волошин-Томанов. Как следовало из очередной анкеты-листка, он до знакомства со своей супругой лет пять как пребывал в трауре по первой жене, попутно воспитывая двух сыновей-погодков, десяти и девяти лет соответственно. Александр закрыл глаза и вспомнил свою любовницу, во всем великолепии ее наготы. Нежность и теплое сияние шелковистой кожи, упругая гибкость фигуры, серая бездна глаз и пшенично-светлая грива волос. Львица! И в светском обществе, и наедине с ним, в алькове своего особняка.