В первые месяцы разрухи Таня самоотверженно сражалась с грязью и хаосом. Прислуга исчезла, старушка няня делала, что могла. Папа и Андрюша старались помочь. Папа приносил продукты, Андрюша таскал воду ведрами из колонки в соседнем дворе, колол дрова, топил печь. Но это была капля в море. Вся огромная, зловонная, ледяная махина бытовых забот образца 1918 года свалилась на Танины плечи.
Стирка, стряпня, уборка отнимали уйму сил и времени. Каждый день нужна была теплая вода, чтобы вымыть ребенка, чистые пеленки требовались в огромном количестве. Почему-то именно мыло при большевиках исчезло в первую очередь. Всего не хватало, но мыло превратилось в особенную роскошь.
Таня научилась штопать, шить, вязать, оттирать песком грязные сковородки. Жарили в основном на касторке, но и ее экономили, берегли каждую каплю, поэтому все пригорало. В квартире стоял какой-то особенный, омерзительный запах. Мишенька начал ползать, приходилось драить полы, тряпок не хватало. Грязь наступала со всех сторон, Таня сражалась с грязью, как с личным врагом, стиснув зубы, стыдясь своего отчаяния.
День за днем одно и то же, тупая изматывающая рутина, от которой никуда не денешься. Вымыть волосы, надеть чистое белье, привести в порядок красные, распухшие, шелушащиеся руки становилось все трудней.
Еще весной при очередном обыске в группе товарищей оказалась молодая зоркая бабенка, она вычистила комод и платяной шкаф в комнате Тани. Исчезли не только украшения, платья, блузки, юбки. Чулки, нижнее белье, щетки, гребенки, заколки, баночки с кремом, флаконы с духами, серебряный маникюрный набор – все было реквизировано.
Тогда она отнеслась к этому спокойно. Она еще не привыкла к новой реальности и легко расставалась с вещами. Но теперь нечего было надеть и негде купить. Такая мелочь – маникюрные ножницы, пилка для ногтей. Но что же делать без них?
В университетской аудитории, в толпе новоиспеченных студентов, Таня увидела ту самую молодую зоркую бабенку, и в ушах ее сверкали маленькие бриллиантовые сережки, папин подарок на именины в шестнадцатом году. Бабенка не боялась их носить, и Таню узнала, взглянула на нее с наглой усмешкой.
Таня пробралась сквозь толпу к выходу, убеждая себя, что просто не желает терять время, торчать на этом идиотском собрании. Лучше уж забежать домой перед дежурством, нацедить молока для Мишеньки, постирать и развесить замоченное с утра белье. Скоро толпа этих случайных людей схлынет, начнутся нормальные занятия.
Она вышла во двор. Там стояли два грузовика. Из них прямо на землю выгружали трупы.
– Гляди, гражданочка студентка, сколько покойничков привезли вашему брату для анатомических занятий, – весело крикнул Тане молодой парень в кожаной куртке, – даешь рабоче-крестьянскую медицину!
Не оглядываясь, она бросилась бежать, вслед ей слышался веселый гогот. Только у Триумфальной площади она опомнилась, остановилась, пошла спокойным шагом.
– Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы у меня не пропало молоко, чтобы Мишенька был здоров, чтобы не болели и не страдали папа, Андрюша, няня, Ося, тетя Наташа. Господи, сохрани и помилуй раба Твоего Павла, моего мужа. Пресвятая Богородица, защити его от пули, от сабли, от тифа, холеры. А меня, глупую, слабую, спаси от тупого животного озлобления, не дай моему сердцу заледенеть, а разуму зачахнуть.
* * *
Москва, 2007
Для акционеров, сотрудников и прочих заинтересованных лиц была давно заготовлена версия о том, что Петр Борисович хочет присоединить к своей империи немецкую фармацевтическую фирму «Генцлер», открыть на территории России несколько филиалов, создать сеть аптек. Момент самый подходящий, в отечественном аптечном бизнесе назрел кризис. Фармацевтические магнаты разорялись один за другим. Во-первых, слишком беспощадно жрали друг друга, во-вторых, наглели, торговали просроченными и поддельными лекарствами.
Фирма «Генцлер» была одной из старейших на европейском рынке, имела высокую репутацию, но дела ее шли скверно. За последние двадцать лет она сильно сбавила обороты, практически от нее осталась только красивая марка. Марка значила много, давала большие преимущества, при этом стоила не так уж дорого.
Идея акционерам и сотрудникам понравилась. Она даже самому Петру Борисовичу понравилась, хотя родилась всего лишь как легенда прикрытия и принадлежала Зубову. А он, по мнению Кольта, в бизнесе ничего не смыслил.
Вскоре после пожара в Интернете появилась информация о том, что в Германии, на острове Зюльт, сгорела лаборатория, в которой проводились исследования, спонсируемые российским нефтяным магнатом Петром Кольтом. Тут же один из популярных таблоидов выдал сенсацию, будто пожар устроил потенциальный конкурент Петра Борисовича, разорившийся фармацевт Брюзгалинд, на которого как раз недавно было заведено уголовное дело в связи с торговлей поддельными лекарствами.
– Не исключено, что это работа наших друзей имхотепов, – заявил Агапкин, наткнувшись на таблоидную байку, – они заметают следы. К тому же весьма выгодно натравить на тебя фармацевта Брюзгалинда. Он хоть и под следствием, а все равно силен, связи у него обширные, методы совершенно бандитские.
– Брось, – отмахнулся Кольт, – таблоиды никто из серьезных людей не читает.
– Тут написано, что версию о намеренном поджоге высказал твой представитель, не пожелавший назвать свое имя. Спорим, Брюзгалинд уже знает?
Старик позвонил не вовремя. Утром Кольт всегда был нервный и мрачный, а сейчас тем более. Он ехал в свой офис, ему предстояло важное совещание, он должен был просмотреть в машине кучу бумаг. Он опаздывал и, разумеется, застрял в пробке.
– Не буду я с тобой спорить, отстань, пожалуйста, – сказал он старику, – заскочу к тебе вечером, поговорим.
– Вечером ты в любом случае должен явиться, – не унимался Агапкин, – а спорить со мной действительно нет смысла. Я прав как всегда. Вот, появилось интервью Брюзгалинда, ему задают вопрос: что он думает о пожаре лаборатории на острове Зюльт и какие у него отношения с господином Кольтом. Заметь, интервью печатает уже не таблоид, а вполне солидная газета. Тираж пять миллионов.
– Ладно, хватит. Тебе вредно сидеть в Интернете! Все, пока. До вечера. – Кольт нажал отбой, но телефон мгновенно опять зазвонил, и скрипучий противный голосок произнес как ни в чем не бывало:
– Разумеется, Брюзгалинд отвечает, что впервые об этом слышит. Но он явно нервничает, хамит корреспонденту. Зернышко упало в благодатную почву. Росток взойдет скоро. Уверяю тебя, это будет не фиалка и даже не терновый куст. Гигантское могучее древо со сложной, глубоко разветвленной корневой системой. Дуб. Баобаб ненависти.
– Ничего, я найму лесорубов, – буркнул Кольт.