– Еще бы! Такого замечательного человека, как ты, Клаус, грех не показать. Лучше тебя никто не разбирается в морском деле, в кораблях, в яхтах, ты знаешь столько всего интересного об истории нашего городка и всего острова. Скажи, а когда ты был на маяке в последний раз?
Клаус ничего не ответил. Подошла официантка, глаза старика заблестели, он смотрел не отрываясь на большое блюдо со штруделем. Пока он ел, Герда ждала, ковыряла вилкой свои блинчики. Впрочем, ждать пришлось недолго, блюдо опустело через несколько минут.
– Я разве не сказал тебе, что страшно рискую? – Клаус облизал ложку и перегнулся через стол. – Если они узнают, меня завяжут в мешок, бросят в лодку и увезут в неизвестном направлении.
– Кто они? – шепотом спросила Герда.
– Пираты, – ответил Клаус почти беззвучно и отвернулся, уставился в окно.
– Да Господь с тобой, Клаус, разве они еще остались?
– Ха-ха! Куда ж они денутся? Пока существуют моря, пока плавают по ним корабли, будут существовать и морские разбойники.
– Брось. Я не верю. Всю жизнь живу на берегу моря, но не видала ни одного пиратского судна. Разве что в фильмах.
Клаус опять замолчал и проводил внимательным взглядом поднос, который несла официантка к соседнему столику. На подносе подрагивала оранжевая пирамидка апельсинового желе.
– Если у тебя еще осталось место, я закажу, – сказала Герда и подмигнула.
– Это очень любезно с твоей стороны. Такое желе готовила покойная Марта. Сверху она клала тонкие кружочки апельсина, подсушенные в духовке, иногда поливала шоколадной глазурью.
Герда позвала официантку. Желе Клаус ел медленно. Отправив в рот очередную ложку, прикрывал глаза и чуть слышно постанывал.
– Сказочно вкусно. Я бы облизал тарелку, но это неприлично. Как ты считаешь?
– Да, Клаус. Неприлично. Послушай, если ты так любишь сладкое, ты можешь приходить иногда ко мне в гости. Я часто пеку пироги, пирожные. И желе умею делать.
– Спасибо, Герда. Ты хорошая, но только не надо у меня ничего выпытывать. Все равно не расскажу. Прости.
– Вот новости! Почему ты решил, будто я у тебя что-то выпытываю? Может, ты с кем-то меня путаешь? Клаус, я не работаю в полиции, я даже сплетнями не интересуюсь. Просто я люблю наш старый маяк, он мне дорог так же, как тебе.
– Тем более если тебе дорог маяк, ни о чем меня не спрашивай. Сразу после того, как они посадят меня в мешок, они разрушат маяк, разберут на мелкие камушки, чтобы найти клад с магическими талисманами. Я даже не стал ничего фотографировать, так мне было страшно. Я просто смотрел в бинокль, но они могли заметить блики. – Лицо Клауса вдруг сморщилось, кончик длинного носа покраснел.
Герда протянула ему салфетку, он шумно высморкался и прошептал:
– Мне было очень жалко человека, которого они погрузили в шлюпку. Маленькая шлюпка быстро поплыла к большой яхте. Но разве я мог что-нибудь сделать? Пока я спустился вниз, добежал до берега, шлюпку вместе с пленником взяли на борт, яхта исчезла. И тогда я решил, что это был просто мираж. Призрак из прошлого. А потом стал бить колокол, и белый домик на берегу вспыхнул, как факел.
– Клаус, как выглядела яхта? – быстро спросила Герда и накрыла его дрожащую руку ладонью. – Я ведь тоже видела ее, но издалека, а ты смотрел в бинокль.
– Ты видела? Значит, это был не мираж? Послушай, Герда, если ты видела, ты должна была узнать. В конце войны приплывала такая же точно яхта.
– Тогда я еще не родилась, Клаус. Но я знаю, что в сорок четвертом году нацисты искали что-то внутри маяка.
– Они искали сокровище чернокнижника. Мой дедушка служил смотрителем, они убили его. Я был маленький, я успел спрятаться в углублении под пирсом, несколько часов просидел по шею в холодной воде, а потом чуть не умер от воспаления легких.
– Да, Клаус, я много раз слышала эту историю.
– Герда, мне очень жаль человека, которого утащили на яхту. Тем более, мне показалось, это была молодая женщина. Тяжело, когда не можешь помочь. Дело безнадежно и крайне опасно.
– Почему?
– Как ты не понимаешь? Та самая яхта! У нее на носу нарисован глаз, а на правом борту написано имя – «Гаруда».
* * *
Гамбург, 2007
Зубов успел на двенадцатичасовой экспресс. В половине третьего был в Гамбурге. В три часа десять минут он вошел в мрачное старинное здание Института судебной медицины.
Он узнал заранее, что экспертизу проводит некто доктор Раушнинг, и предупредил, что приедет сегодня. Пришлось довольно долго ждать в вестибюле. Наконец к нему вышла крупная молодая женщина. Она была в зеленом халате, в бахилах. Волосы спрятаны под шапочку.
– Добрый день. Вы господин Зубов? – она стянула перчатки, бросила их в урну и крепко, по-мужски, пожала руку Ивану Анатольевичу. – Примите мои искренние соболезнования и простите, что заставила вас ждать.
– Могу я взглянуть на тело? – спросил Зубов.
– Вряд ли это имеет смысл.
– И все-таки вы позволите взглянуть?
– Пожалуйста. Только предупреждаю, зрелище неприятное.
Они зашли в маленький уютный кабинет, доктор Раушнинг взяла куртку Зубова, повесила на вешалку в шкаф, выдала ему халат, бахилы и шапочку.
– Пожалуйста, объясните мне еще раз цель вашего визита, – попросила она с вежливой улыбкой. – По телефону вы сказали, что у вас появились новые данные, которые могут ускорить экспертизу.
– Да. Нам удалось узнать группу крови нашей сотрудницы.
– Правда? Ну что ж, это замечательно.
Она повела его по каким-то кафельным лабиринтам, сначала вверх по чугунной лестнице, потом вниз. По дороге им не попалось ни одной живой души. Под бахилами доктора были мягкие кроссовки, она шла бесшумно. Ботинки Зубова стучали, шаги отдавались одиноким эхом.
Когда подошли к большой оцинкованной двери, доктор обернулась и сказала:
– Вы уверены, что хотите это видеть?
– Уверен.
Дверь открылась. Вспыхнул ослепительный люминесцентный свет. В просторном пустом помещении без окон был лютый холод. Вдоль стены тянулись в три ряда оцинкованные, пронумерованные квадратные дверцы. В углу Зубов заметил каталку, накрытую простыней. Под простыней угадывались очертания тела. У противоположной стены на такой же каталке стоял вишневый лакированный гроб, украшенный позолоченными кистями.