Кольт хмуро молчал несколько секунд и вдруг хрипло выкрикнул:
— Слушайте, а вы уверены, что в склянке, которую подбросил вам этот псих, действительно был препарат?
— У меня дома есть микроскоп, разумеется, я проверила, — сказала Соня.
— Проверили, — повторил Кольт, немного остывая, — прямо дома у себя проверили. Но ведь они могли увидеть, догадаться, чем вы занимаетесь.
— Нет, Петр Борисович, не могли. Видеокамер в квартире нет, — успокоил его Савельев.
Еще немного подумав, Кольт задал следующий вопрос:
— Вы верите в эту ахинею про разжигание вражды между мужчинами и женщинами?
— Я не могу пока вам ответить. Я самой себе не могу ответить. Большевизм и нацизм тоже многим казались ахинеей. Мало кто воспринимал их как серьезную угрозу мировому порядку, а потом оказалось, что напрасно. И уже поздно было исправить ошибку. Что, если сейчас тоже ошибка?
Петр Борисович испуганно уставился на Соню. Губы его задрожали и растянулись в кривой усмешке.
— Сейчас весь мир озабочен нарастанием экономического кризиса, какая, к черту, война между мужчинами и женщинами? Люди думают о своих кошельках, безработица грядет.
— А это как раз отличный фон для такого рода деятельности. Чем больше у людей проблем, тем проще манипулировать их сознанием, — объяснила Соня.
— Вы собираетесь спасать человечество от третьей мировой войны? — спросил Кольт.
— Конечно. И надеюсь на вашу финансовую поддержку. Вы как, готовы?
— Я… Нет…
— Нет? — Соня изумленно подняла брови. — Неужели человеку, который хочет продлить свою жизнь еще лет на сто, безразлично, в каком мире придется жить? Или денег жалко?
— Соня, я не совсем понимаю, вы…
У Кольта стало такое лицо, что, глядя на него, Савельев и Соня тихо рассмеялись.
— Ну, ладно, — сказала Соня, — не бойтесь, Петр Борисович, я не страдаю мессианским бредом.
— То есть вы не станете делать того, к чему призывал вас этот несчастный доктор Макс? — Кольт облегченно вздохнул. — Кстати, как вам кажется, его убежденность, что Хот умрет и сам он умер бы от вливания, имеет какую-то реальную подоплеку?
— Вряд ли он это просто выдумал.
— Кто еще может умереть, он вам поведал?
— Нет. Он назвал только себя и Хота.
— Ну, а как насчет благоприятного прогноза? Есть хоть кто-то, кому, по его мнению, вливание продлит жизнь?
— Он почему-то был уверен, что меня паразит не убьет.
— Вас? — Кольт принялся бесцеремонно разглядывать Соню, словно она была неодушевленным предметом, статуей или картиной.
Глаза его ощупывали ее лицо, шею. Соня вздохнула и отвернулась. Савельев едва заметно покачал головой.
— Сколько вам лет? — спросил Кольт, прервав наконец это неприятное разглядывание и молчание.
— Тридцать.
— Выглядите моложе. Извините, раньше я не замечал этого, но на вид вам не больше двадцати двух.
— Спасибо, — Соня принужденно улыбнулась, — мне кажется, вы ошибаетесь. Я выгляжу на свои тридцать, а когда устаю и не высыпаюсь, даже старше, на все сорок.
— Вы, правда, Сонечка, выглядите очень юной. Я, когда вас впервые увидел, не мог поверить, что вы кандидат наук, подумал — студенточка, совсем девочка, — сказал Савельев и весело подмигнул.
— В таком случае вы, Дима, вообще младенец! — Соня хмыкнула. — Не буду говорить, что я подумала, когда увидела вас.
— Не надо, не говорите, я и так знаю. Вы ничего не подумали, вы безумно обрадовались, когда меня увидели. Никаких мыслей, только эмоции.
— Вы уверены?
— Конечно! Может, никто никогда не радовался так искренне моему появлению, ну, разве что мама, когда я родился.
— Ох, Дима, я ее понимаю. Родить ребеночка, такого мощного, симпатичного, вот уж действительно радость. А потом вы росли послушным, правильным толстым мальчиком и маму свою продолжали радовать.
— Я старался, тем более отца не было, она одна меня растила. Я ее защищал, оберегал. Она такая тоненькая, хрупкая. На вас очень похожа. Но, между прочим, толстым я не был, я спортом занимался и не ел сладкого. Я и сейчас не толстый, это у меня мышечная масса.
Кольт сидел между ними за кухонным столом. Они смотрели друг на друга, улыбались друг другу, болтали о какой-то ерунде, словно его здесь вообще не было. На мгновение ему даже почудилось, что точка пересечения их взглядов искрит, трещит и радужно посверкивает, как подожженная петарда. Он хотел сказать: «Я лишний на вашем празднике жизни», но вовремя опомнился. Это прозвучало бы крайне глупо и неуместно.
— Соня, — позвал он так громко, словно она находилась далеко, в другом конце квартиры.
— Да, Петр Борисович. Я здесь, что вы кричите?
— Извините, — он сухо откашлялся, — значит, Макс был уверен, что вас паразит не убьет. Сейчас вам всего тридцать, на вид еще меньше. Конечно, до старости далеко, но для женщины время летит быстрей. Что вы об этом думаете, Соня?
— О чем об этом, Петр Борисович?
— Бросьте! Вы отлично меня поняли! Вы собираетесь себе вкалывать паразита?
— Это пока пустые разговоры, гадание на кофейной гуще. Прежде чем ввести препарат кому-либо, нужно его исследовать, изучать.
— Старику вы всадили дозу, не размышляя.
— Выбора не было, — Соня пожала плечами, залпом допила остывший чай. — Михаил Владимирович тоже использовал препарат, когда не было выбора. Мальчик Ося и Лидия Петровна Миллер, прапрабабушка Макса. Два человека, которых удалось спасти. Сколько было еще удачных и неудачных опытов, пока никто не знает.
— Что вы собираетесь делать дальше?
— Останусь здесь, с Федором Федоровичем. Он поправится, и тогда сразу полечу в этот ваш Вуду-Шамбальск.
Она так уверенно произнесла: «Он поправится», что у Кольта от волнения заболел живот. Подобное случалось с ним очень давно, в детстве, накануне годовых контрольных.
— Соня, у нас теперь есть препарат, — простонал он и прижал ладони к животу, — есть препарат, и значит, не надо тратить время на поиски? В любую минуту я могу, — он судорожно сглотнул, сморщился, — могу получить свою дозу?