Недолгий интернационализм
Общее у идеологий нацизма и большевизма было – а именно социализм как необходимый компонент развития общества. Вот от социализма Россия и Германия избавились в первую очередь. Баварская коммунистическая республика и спартаковское движение в Пруссии просуществовали меньше года, но и русские Советы – немногим дольше. От советской власти отказались стремительно. В русском сценарии для смены социалистической концепции на имперскую потребовались две фигуры: Ленин воплощал антиимперскую идею, Сталин – империализм. В сценариях европейских Муссолини и Гитлеру пришлось последовательно сыграть обе роли. Муссолини начинал как социалист, а закончил как фанатик имперской идеи; Гитлер начинал как защитник рабочих, а закончил фюрером нации. Знаменательно, что отказ от социализма (в случае Гитлера – устранение Штрассера, в случае Сталина – расправа с троцкистко-зиновьевским блоком) одновременно сопровождался собиранием утраченных земель. То, что было отобрано Версальским договором, то, что разбазарил Ленин, следовало вернуть по зернышку. И Прибалтика, и Финляндия, и Бессарабия, и Польша – это, в представлении империи, исконная территория России, все равно что рейнские земли для Германии. «Есть европейская держава!» – воскликнула Екатерина. Собственно, Сталин лишь возродил державу в тех границах, что завоевали Екатерина и Петр. Сегодня Сталину вменяют желание покорить весь мир, на деле он возвратил присущую России роль «жандарма Европы». К тому времени как Муссолини определил Сталина как «славянского фашиста», интернациональная советская идея, планы мировой революции, объединение трудящихся всех стран – все это в России уже было забыто.
С доктриной социализма история сыграла злую шутку. В черновиках так и не отправленного письма к Вере Засулич Маркс пытался примирить исконный опыт русской истории с идей интернациональной революции, и у него не получилось. В представлении Маркса не было силы, более противной интернациональному союзу трудящихся, нежели Россия – крепостная империя; свои надежды он связывал со странами Запада. А вышло так, что знаменем социализма стала Россия, и сталинский антимарксистский лозунг «Не исключена возможность, что именно Россия станет первой страной, пролагающей путь к социализму» объявили развитием марксизма. Дальше – больше: «социализм в одной отдельно взятой стране» – что осталось от Маркса с его идеей глобальной мировой революции, бесклассового общества? Что осталось от идеи интернационализма в стране, объявившей борьбу с «безродным космополитизмом»? Да ровным счетом ничего. Возникла парадоксальная ситуация: восточные сатрапии (Камбоджа, Северная Корея, Россия, Китай) играли роль социалистических государств, а западные демократии отстаивали капиталистические (в терминологии коммунизма – деспотические) принципы. Этот вывернутый наизнанку мир ни в какой степени не соответствовал марксистской теории – однако коммунизм критиковали исходя из практики, а не из теории. Лишь по прошествии ста лет искомая картина восстановлена – вернулись к ситуации, описанной Марксом: Россия сделалась опять капиталистической державой без профсоюзов, крепостным государством с ярко выраженным классовым делением, от коммунистической риторики с презрением отказались, а страны западных демократий развиваются в направлении социализма. Социализма (о котором так пылко говорили большевики) в России не было никогда, однако картинку намалевали, и вот фальшивку счистили с полотна российской истории. И обрели под верхними слоями то, что там всегда находилось: националистическую идею.
Проект Гапона
Национальная идея овладевает растерянной нацией, обыватель становятся фашистом – это известный факт. Интересно, зачем определенной стране помогают стать фашистской? Веймарская республика была не просто слабой, она была искусственно ослабленной, а Версальский договор был не просто провокационным – он содержал план развития событий. Дикие репарации привели Германию в состояние дурдома (см: Вальтер Ратенау «Германию поместили в сумасшедший дом, и она сошла с ума»), однако более существенно то, что финансовый кризис ударил не по всем, лишь сделал бедных – нищими, собрал их в отряды. В 30-е годы повсеместно (в России одним способом, в Америке – иным, в Германии – третьим) была проведена та самая коллективизация, которая всегда предшествует большой войне. Богатые стали неизмеримо богаче, бедные – неизмеримо беднее, а вот идеи интернациональной солидарности трудящихся уже на повестке дня не было. Рост Гитлера видели, и Гитлера снабжали деньгами; сегодня любят поминать визиты Гудериана в Советскую Россию, но колоссальные деньги, влитые западными промышленниками, совместные концессии и концерны были куда важнее. Фашизм пестовали усердно – а когда продукт созрел, изумились содеянному, однако это не помешало продукт использовать. И в долгосрочной перспективе это стало основанием для дробления и экспансии Германии, борьбе с возрастающей мощью которой был посвящен весь ХХ век.
С тех пор тактика создания и усмирения агрессора налажена значительно лучше, случай с Ираком в сжатом виде дает возможный сценарий большой истории. Россию ведут к фашизму под руки. Класс ополоумевших богачей, разрушенное общество, антикоммунистическая риторика – диспозиция в принципе готова, а остальное, как и в случае с Гитлером, сделает сила вещей: массовый энтузиазм, алчность элиты, интеллектуальное бессилие оппозиции. Дело за малым – за провокацией.
Раскачивать лодку – упоительное занятие, здесь делать много не требуется, а собственное чувство гражданского достоинства растет как на дрожжах. Выходят демонстранты на площадь, не имея ни программы, ни малейшего проекта, ни тени исторических перспектив – и выкликают себе будущее. Их нимало не смущает то, что под общим названием «оппозиционеры» объединены националисты и демократы, бомжи и номенклатурные чиновники. Вы за что митингуете, граждане оппозиционеры? А мы так, вообще митингуем, в целом за демократию и против тоталитаризма. Вы какую именно демократию желаете? Вы знаете, кто придет к власти? Вы знаете, что сделают с вашей страной после того, как он к власти придет? Не слышат – кричат очень громко. Не в том дело, что власть нагнетает страх общества перед собственным народом, а в том, что нет никакой формообразующей идеи, которую народу можно было бы предложить.
НЭП
Оппозиционеры требуют туманных прав – но только не социальной справедливости. Любое поползновение к социальной справедливости встречает усмешку профессора Преображенского: «Вы, может быть, все поделить предложите?» И чувствуешь себя Шариковым. Хотя, если вдуматься, чем же плохо делиться? Это как раз очень хорошо, это, кстати, не только Шариков предлагал, а еще и Христос, и Платон, и Томас Мор. Так и детей следует воспитывать: чтобы делились, а не росли жадинами.
Говорят: только не трогайте итоги приватизации! А почему не следует трогать итоги приватизации? Это что, печати Апокалипсиса? Скрижали Моисеевы? Именно эти итоги как раз и надлежит в первую очередь трогать. Речь – ни много ни мало – следует вести о Новой Экономической Политике. Некогда Ленин пытался задним числом достроить то, чего не хватало истории России: опыт капитализма. То была отчаянная попытка, гениальный план, пресеченный Сталиным. Тот видел все проще: коллективизация и лагеря. Вы какой путь сегодня предпочитаете?