— Им скажи. Я знаю, что из тебя волхв, как из моего…
Он не договорил, а Олег выспрашивать не стал. Вокруг выворотня головы торчали плотно, для воды не осталось места.
— Откуда столько? — прошептал Олег с мукой. — Не ночь, а повылезли. Правда, небо в тучах, но все-таки светло!
— Хвороста набрал? — спросил Таргитай.
— Как я мог? — прошептал Олег яростно. — Ты дурак и лодырь, потому не зришь опасности. Упыри — самое большое зло! Богов еще не было, а мир уже был поделен между упырями и берегинями!
Таргитай скривился от мощного запаха. Хоть секиру вешай… Наверное, потому и живут здесь берегини?
— Почему не набрал? — спросил он.
— Упырей увидел, говорю тебе! Мы прошли через Болото, потому что они боятся солнца, но сейчас нагнало туч. Вдруг да хлынет ливень?
— В ливень даже лягушки скачут по берегу, — заявил Таргитай.
— Ежели лягухи, то и упыри…
— Это как два пальца замочить. За жабами и упыри не отстанут. Ты нагреби хворосту. Стемнеет, быть нам в Болоте.
Верхушки деревьев грозно зашумели. По Болоту прошла рябь, кувшинки с оставшимися лягушками заколыхались. Небо темнело быстро. Тучи ползли темные и тяжелые, как грех. Над Болотом темнело, но упырь блестел, как смазанный свиным салом, вокруг поблескивали такие же безволосые бородавчатые головы. Упырь приподнимался на всех четырех лапах, тяжело и надсадно квакал. Его живот с трудом отрывался от мокрого дерева, а покрытая слизью кожа стала матовой, собралась складками.
— Во стая, — сказал Таргитай удивленно. — Сила! Гуртом и бога бить можно. Кто бы подумал, что в нашем Лесу столько гадости? В чужих — понятно, но чтобы в нашем?
Олег облизал пересохшие губы:
— Чую магические силы…
— Пойдем собирать хворост, — ответил Таргитай.
Когда стаскивали ветки, Олег держался к Таргитаю так близко, что тот не утерпел, зло отмахнулся. Волхв упал на спину, задрав ноги.
— Не лезь под руку!
— Я нечаянно…
— За нечаянно бьют отчаянно. Не жмись ко мне, как к бабе! Дам в лоб, и ухи отпадут.
Олег чуть отодвинулся, но когда плеск стал громче, волхв снова пугливо жался к Таргитаю, держа его как щит между собой и Болотом.
Последнюю охапку притащили вовремя: от костра остались одни багровые угольки. Таргитай набросал мелких щепочек, с силой подул, морщась от взлетевшего пепла и страшно раздувая щеки. Угли покраснели, блеснул язычок огня.
Он добавил хвороста, сказал твердо:
— Большой огонь разводить не надо.
— А упыри?
— Найдут, не волнуйся! На всю ночь хвороста не хватит. А когда догорит последняя ветка, нас утащат сонными.
— Я не сомкну глаз! — вскрикнул Олег. Он дрожал как осиновый лист. Тощие руки не находили места, он все время пересаживался, вытягивал шею.
— Вот и ладненько, — обрадовался Таргитай. — Последи за огнем. А я без сна помру. Я слабый. Мне надо много спать и вволю есть.
Он снова развязал мешок. За Олегом посматривал одним глазом. Говорят, за два года до рождения этого труса, однажды ночью была страшная гроза, когда Небо любилось с Землей. Ветер ломал вековые деревья, срывал вершинки и уносил, тучи нависали на Большой Поляной страшные и грохочущие, от блеска молний было светлее, чем днем. Испуганные люди забились в норы и дупла, дрожали, пережидая грохот и начавшийся ливень. Но все-таки кто-то видел как самая огромная молния ударила в дупло Дуболома, с небес донесся удовлетворенный вздох, и тут же гроза стала затихать. Из дупла еще шел дым, когда люди сбежались, вытащили обугленные тела. Уцелела только молодая дочь Дуболома. Волхвы хмурились и качали головами. И в самом деле, ровно через девять месяцев родила мальчика, на голове которого были ярко-красные волосики. Ребенок, родившийся от брака Неба и Земли, должен быть великим волхвом или великим героем, как утверждали старики, такие дети еще в детстве, а то и в колыбели совершают великие подвиги… Но в этот раз мудрые старцы ошиблись. Олег вырос огненно-рыжим, с красными как пламя вечернего костра волосами, но племя еще не видало такого труса и никчему!
Олег походил по острову, собирая хворостинки, а когда вернулся, Таргитай уже спал, подогнув колени. Рот перекосился, мешок прижимал обеими руками, будто собирался есть, не просыпаясь.
Таргитай тянул на голову шкуру, спасаясь от яркого света, умащивался, подтыкивал края, чтобы не дуло. Вдруг прижгло так, что услышал шипение и запах горелого мяса. Он дико заорал, открыл глаза.
Олег, бледный как смерть, раскорячился над едва тлеющими углями. Снизу его подсвечивало красным, лицо казалось залитым кровью.
— Уже утро? — спросил Таргитай в испуге. — Только глаза закрыл…
Из нижней губы Олега текла кровь, бородка слиплась коричневым клином. Он сказал хрипло:
— Думал, ты околел… Здесь были упыри! Собрались вокруг, тянулись… Я бросил последнюю хворостину, когда рассветало… Еще бы чуть…
Таргитай подул на обожженные пальцы, пожаловался:
— То-то мне всякая пакость мерещилась. Каюсь, грешил на тебя.
Олег прошептал с ужасом:
— Как ты мог… Они так орали!
— Поспать я умею. Говорят, что я ни на что не годен. Дурость! Поспать и поесть — с кем угодно схлестнусь! Когда сплю, на мне хоть дрова руби!
Он зевнул, потянулся. Суставы затрещали, как деревья в сильный мороз. Не глядя, пошарил в изголовье, нащупал сапоги. На ладони осталась слизь, словно по холявам проползли улитки. На дереве блестели мокрые пятна, гнилью пахло сильнее.
— Просыпаться не люблю, — объяснил Таргитай со вздохом. — Все что-то требуют, орут, гонят, всегда недовольны… У тебя в мешке что-то осталось?
— Осталось. Я брал на неделю.
— Зачем еде пропадать? Развязывай.
Олег не двигался, глаза его медленно закрывались. Таргитай развязал мешок волхва, а завязку бросил на деревья. От Болота несло гнилью. Таргитай повернулся к ветру спиной, налег на хвощ, перебивая вонь.
Олег вздрогнул, от непонятного хруста очнулся. Таргитай перемалывал крепкими зубами птичьи кости, облизывал залитые жиром пальцы. Губы блестели, словно всю ночь целовался с упырями. Он шумно чавкал, высасывая мозг из костей, сопел, взрыгивал, обглоданные кости разбрасывал по всей поляне.
— Жрешь, как стадо свиней, — сказал Олег со злостью, — а что завтра есть будешь?
— Думаешь дожить? — удивился Таргитай.
Утро перешло в день, наконец Олег, не вытерпев, выхватил из его рук свой наполовину опустевший мешок. Небо оставалось в тучах, там перемещались тяжелые массы, солнце редко проглядывало мутным пятном.