Прибежит, бывало, огромный зверь к родному крыльцу, грянется о промерзлую землю, но вздымается тем же зверем… Снова и снова бьется оземь. Так и уходит в Лес. Не раз жена находила утром на пороге замерзшего волка с жутко оскаленной пастью.
Мрак еще с той зимы оборачивался волком в любую лунную ночь. В эту зиму оборачивался даже вечерами. На той неделе перекинулся даже среди бела дня, по Лесу рыскал трое суток. Вернулся с окровавленной пастью, налитыми кровью глазами. Долго бился оземь, лишь чудом вернул себе прежнюю личину.
— Пусть боги хранят тебя, — пророкотал над головой Таргитая голос Мрака. — Не свидимся больше, а жаль… За что-то я любил тебя, Тарх!
Он снова обнял Таргитая, едва не задушив, похлопал волхва по спине. Олег закашлялся от могучего хлопка, и Мрак, заржав, с готовностью бухнул огромным кулаком между худых лопаток, похожих на прорастающие крылья.
Послышались голоса. На них шла целая толпа мужиков. За поясами блестели острые секиры из кремня, в руках угрожающе покачивались рогатины, короткие копья. Впереди шагал, разбрызгивая лужи, огромный Громобой. Палица торчала за поясом, но угрожающе разведенные в стороны руки, толстые, как бревна, выглядели еще страшнее.
Громобой зычно взревел издали:
— Эй, лизуны! Довольно!
От громового голоса, больше похожего на рев разъяренного бера, за Рекой в испуге взлетели, шумно хлопая крыльями, вороны. Охотники шли за Громобоем угрюмые, насупленные. Толпа, сопровождавшая изгоев, поспешно расступилась.
— Мрак, — гаркнул Громобой еще громче, наслаждаясь могучим рыком, — ты охотник, а пачкаешься с этими… тьфу! А вы, двое, прочь! Да побыстрее. Если поможем, не обрадуетесь! Рогатины у нас острые, а ваши задницы от сидения мягче лебяжьего пуха.
Таргитай в испуге дернулся к Реке, но сильная рука Мрака придержала за шиворот. Олег торопливо сбежал к воде, остановился, глядя затравленными, как у зайца, глазами.
— День только начался, — обронил Мрак низким голосом. — Куда спешишь, Громобой?
В его темных глазах вспыхнули кроваво-красные искры. Верхняя губа чуть поднялась, обнажая острые волчьи клыки.
Громобой остановился, его глаза быстро скользнули с Мрака на охотников, на баб с детишками.
— Мрак, надо проследить, чтобы не вернулись… Не первый раз изгоняем, знаем! Уйдут, а вечером пробираются обратно с другой стороны… Искон строг, Мрак. Должны остаться настоящие мужчины. Как ты, как я. Уроды не нужны.
Он стоял, тоже напрягши плечи, зло глядя Мраку в лицо. Мужики за его спиной покрепче сжали рогатины, сгрудились плотнее. Долгими вечерами, когда делать нечего, а спать рано, перебирали случаи, вспоминали драки, и всякий раз вспыхивал спор: побьет Громобой Мрака аль нет? Силу Громобоя знали, тот часто пускал в ход кулаки, а мощь Мрака мерили косвенно: в одиночку поднял большую валежину, в одночасье выворотил пень, заломал большущего бера, палицей убил вепря…
Таргитай, не желая ссоры для Мрака, выдрался из его рук, торопливо перешел по ледяной воде на другой берег. Мрак помахал рукой, что-то крикнул. Ладонь у него была широкая как лопата. За редкой цепочкой мужиков-охотников метались, пытаясь прорваться к своим изгоняемым детям, матери Таргитая и Олега.
— Прощайте! — крикнул Таргитай. — Я не держу зла. Пусть боги благословляют Народ!
Деревья сразу сомкнулись за их спинами. Воздух здесь был сырой, холодный и влажный, как в погребе. Вместо утоптанной земли — пестрая шкура перепрелых прошлогодних листьев, кое-где под ногами мягко прогибалась подстилка темно-коричневого мха. Приходилось протискиваться между деревьями, на бока Таргитая налипла слизь и чешуйки шишек.
Кроны сомкнулись над головой, закрыв небо.
Они продирались через завалы без передышек и остановок, обходили ямы. Олег отмахивал версту за верстой длинными, как у цапли, ногами, петлял, поглядывая то вверх, где за деревьями пряталось солнце, то на муравейные кучи, уточнял дорогу. Таргитай притомился, взмок, начал спотыкаться. Когда Олег, не чуя усталости, наддал ходу еще шибче, Таргитай разозлился:
— Одурел?.. Или тебя где-то ждут?
— Надо идти, — бросил Олег, не поворачивая головы.
— Дурень, без отдыха одни муравьи бегают!
— Еще и работают без отдыха, — напомнил Олег язвительно.
— Вот и работай с ними, — отрезал Таргитай.
Он плюхнулся на поросшую мхом валежину, с наслаждением вытянул ноги. Олег с беспокойством оглянулся:
— Здесь уже плохой Лес! Надо уйти подальше.
— Дальше хуже, — возразил Таргитай. Он стащил со спины мешок, начал дергать за узкий ремешок. — Обедать пора.
Над головой колыхались раскоряченные ветки, каждая могла бы стать стволом столетнего дуба. Ветки переплетались, стукались с треском, на землю падали кусочки коры. В листве что-то прыгало, верещало, скреблось. К земле опускались покореженные ветки, вытягивали крючковатые пальцы, угрожающе раскачивались.
— Тарх, — крикнул Олег настойчиво, — ты не понимаешь! Здесь очень плохой Лес! Надо уходить.
— Не пойду, — отрезал Таргитай.
— Тарх, поверь мне!
Из мешка пахнуло жареным мясом, старым салом. Рот наполнился слюной, Таргитай ответил сипло:
— Я устал и хочу есть. С тобой или остаться — какая разница? Ты утопнешь в Болоте, а меня, сонного и сытого, задавит ночью лесной зверь. Ты намучаешься, пока влезешь в топь, а я наемся, полежу, сладкий сон увижу.
— Тарх!
— Не шевельнусь, пока не наемся и не отдохну, — буркнул Таргитай. Он чувствовал себя огромным камнем с тура величиной, который сдвинуть с места под силу разве что богам. — У меня ноги подкашиваются.
— Тарх, — проговорил Олег угрожающе, — если ты не пойдешь… Если ты не пойдешь сейчас же, я пойду один!
Таргитай с жадностью откусил мяса, зажмурился, ответил с набитым ртом:
— Что же ты не сказал сразу? Я бы сел обедать еще возле Реки!
Он разложил на валежине ломти мяса, кусок сала, пучки сочного хвоща. Когда поднял голову, на поляне уже было пусто, а в чаще шелестели удаляющиеся шаги.
Таргитай с наслаждением вонзил зубы в одуряюще пахнущее сало. Спина ныла, ноги гудели и чесались, словно влез в муравейную кучу.
Поляну окружали толстые раскоряченные деревья, присевшие к земле, словно готовились схватить бегущую дичь. Даже ветви опустили до земли, дабы ни человеку, ни зверю…
Напротив сухо блестел огромный прямой ствол лиственницы, высохшей, как муравей на солнце. Плотным забором поднимался черный лес пихтача с темными, опущенными до земли ветками. Свисали длинные седые бороды лишайника — зелья колдунов и чародеев.