От нетерпения спецназовцы уже зеленели, и тут снова вернулось ощущение внезапного ужаса, они перестали дышать. Скользнула фигура по тропе, нечеткая, размытая под пологом пышных крон – словно демон, крадущийся во мраке… За ним еще одна, третья…
Живые мертвецы возвращались в деревню, издавая еле ощутимые звуковые колебания.
Спецназовцы застыли – их терпение оказалось вознаграждено. Но почему так хреново на душе?.. Казалось, призраки плывут по воздуху, не касаясь земли, все понимают, проницая сквозь кусты и деревья, но по неким причинам делают вид, будто не понимают…
«Не могут они нас видеть, – успокаивал себя Глеб. – Пусть они знают этот лес наизусть, но мы осторожны, умны, опытны. А раз идут прогулочным шагом и никуда не торопятся, значит, не нашли ни лодку, ни убиенных Антоновичем соплеменников.
И могут только гадать, что с ними случилось…»
Призраки ушли, тропа опустела. Но напряжение, сжавшее грудь, не отпускало. Что-то не то. Как медленно, как непростительно медленно работала голова…
– Вроде бы их больше было… – шевельнулся и прошептал Кенни.
Ну, точно, был еще и четвертый! Что-то зашипело за спинами у бойцов, словно змея, которой наступили на хвост! Они откатились, рассыпались, и все в пронзительной тишине. Растопырив ноги, в яму спрыгнул тот самый четвертый, страшный, как исчадие ада, похожий в своей «присыпке» на труп, который неделю держали на жаре! Он взмахнул бамбуковым копьем, распахнул пасть, чтобы прогорланить товарищам о занятной находке… и, выронив копье, схватился обеими руками за причинное место, выпучил обведенные белой краской глаза. Антонович не дремал, вмазал носком по промежности. И не мешкая отправил кулак под нос противника, из которого, помимо кабаньих клыков, в разные стороны торчали бамбуковые палочки. «Точно в торец», – машинально подумал Глеб.
Дикарь свалился, как мешок с капустой, испустил скрипящий звук. Он был мертв – такой удар прибил бы и гориллу. Никто не шевелился, сидели и слушали. В лесу царила тишина, отпускало ощущение сжимающейся у горла удавки. Дикари ушли и возвращаться за отставшим товарищем не собирались – сам дойдет, не маленький…
У «не маленького» были разорваны шейные позвонки, торчал наружу пупырчатый язык, а голова казалась на пол-оборота открученной.
– Корефан, блин, – проворчал Антонович.
– Карафай, – поправил Мэрлок.
Что нашло вдруг на Глеба? Он принялся стаскивать с дикаря «атрибутику жанра» – головной убор, напоминающий чудовищную диадему, но отлично закрывающий полголовы, вонючую набедренную повязку, мешок для переноски необходимых в хозяйстве вещей, сложенную шкуру неведомой твари, прикрученную к мешку, которую можно носить в виде «скатки», а можно обмотаться ей так, что мать родная не узнает…
– Подскажи мне, командир, если я вдруг неправильно тебя понял, – бурчал под руку Антонович, а остальные угрюмо помалкивали. – Ты собираешься прогуляться к волку в пасть, потолкаться на чужом празднике жизни?
– Не ты, а мы, – огрызнулся Глеб. – Посмотрим, в общем. Пока не знаю, жизнь покажет.
Если будет карнавал с маскарадными костюмами, то почему не попробовать? Нужно сматываться отсюда, господа офицеры. Первое жизненное правило: убил кого-то – не стой во всем этом. Перебегаем тропу – и по касательной к деревне. Несогласные могут остаться – сюда как раз очень скоро вернутся трое раздраженных красавцев…
Не было в его карьере более чудовищной авантюры! И ведь не Родина призвала в лице сурового командования, не судьба мира решалась, не честь страны на кону и все такое, а несколько захваченных ребят, которые для него были важнее и чести страны, и судеб мира! Отдышались метров через триста и снова полезли в чащу, круша мачете «колдовские» заросли. Обливались потом, упорно пробивались вперед.
Уже подкрадывались сумерки, а потом и опомниться не успели, как густая тьма накрыла джунгли. Паника рвалась наружу – а в ту ли сторону идем? А не прошли ли мимо? Не придется ли неделю аукаться, чтобы выбраться из этой чертовой глухомани?
И вдруг мороз по коже: в одуряющей липкой духоте послышался отдаленный стук барабанов, нестройное хоровое пение. Спецназовцы повалились, будто стучали и орали у них под носом, сели в кружок, передернув затворы. Потом подались в колонну по одному на звук, и чем ближе подбирались к объекту, тем короче делали шаг, приседали, прекращали праздные разговоры. Выбрались из леса, распластались в высокой траве перед обширной поляной, смотрели с изумлением на вакханалию, творящуюся на единственном безлесном участке посреди непролазной сельвы…
Возможно, деревня карафаев имела выход к реке (при условии, что водная артерия за спиной у спецназа давала излучину влево), но отсюда река не просматривалась.
Со всех сторон деревню окружал лес. Открывалась фантастическая картина. Посреди поляны разгорался костер, языки оранжевого пламени жадно рвались в небо.
Мельтешили фигурки людей, исполняющих странные танцевальные па, мелькали палки с развевающимся плюмажем. Со стороны было трудно разобрать, чем они там занимаются.
Реяли по ветру обрывки шкур, куски материи. Горели факелы, воткнутые в землю.
Группы местных жителей, среди которых было много детей, как-то затейливо перетекали с места на место. Ритмично стучали барабаны, надрывался странный «музыкальный инструмент» – помесь домбры с трещоткой. Вокруг костра уже кто-то прыгал, потрясая копьем. Похоже, не ошиблись, намечалась многолюдная вечеринка…
Кучка конусовидных и круглых хижин посреди поляны, нечто похожее на длинный сарай явно не тянули на «поселковый центр». Всмотревшись, Глеб обнаружил, что там, где начинались джунгли, на мощных столетних деревьях построены самые настоящие дома! Из жердей и бревен, с соломенными кровлями, самых затейливых очертаний, они держались на мощных ветвях и напоминали гигантские птичьи гнезда.
С жилищ на землю свешивались то ли веревки, то ли лианы, с них периодически скатывалась какая-то пузатая мелочь, или, напротив, кто-то взбирался, проворно лавируя между веревками и ветвями.
– Древесные люди, мать их… – ворчал, упираясь Глебу в плечо, Мэрлок. – Раньше жили исключительно на деревьях, а теперь – вот надо же, появляются первые признаки цивилизованного общества – спускаются с деревьев на землю… Видите длинный сарай? Это буамбрамра, так называемый общественный дом, где все племя собирается для решения вопросов, скажем, в сезон дождей… Я не ошибся, Дымов, это карафаи, у них сегодня что-то вроде праздника – восхваление павших воинов, жертвоприношение племенным духам, танцы, ритуалы, поедание дарованной богами пищи…
– Похоже на обряды ку-клукс-клана, – усмехнулся Глеб.
– Похоже, – согласился Мэрлок. – Только те ребята, снимая балахоны, становятся относительно нормальными людьми, а эти – как были исчадиями, так и остаются.
Цивилизация сюда не забредает – только в виде тех, кого потом съедают. В племени правят суровые дедовские обычаи. Любимое развлечение – война. Не важно, с кем, лишь бы биться до последнего, иначе боги не поймут. Самые настоящие дикари,