Приблизившись шагов на двадцать, Мик выстрелил, увидел подробности действия автоматики пистолета, которая выбросила стреляную гильзу за счет скользнувшего назад затвора, выстрелил еще раз, теперь уже преодолевая значительно меньший свободный ход спускового крючка, поскольку курок остался взведен после первого выстрела, а затем вошел в ритм и выстрелил еще трижды, успев на мгновение увидеть, как пули прошли сквозь ткань халата, лежавшего поверх тела, превращая его в лохмотья.
Остальные ребята находились рядом, и после первого выстрела Мика также открыли огонь. В ночной темноте ярко вспыхнули раскаленные дула «калашниковых», тишину неподвижного воздуха разорвала быстрая дробь очередей. Частые стежки пуль прошили несчастного спящего, и тот, пронзенный насквозь множеством посланцев смерти, летящих со скоростью свыше двух тысяч футов в секунду, начал испускать потоки крови, промочившей насквозь халат.
Мимо Мика метнулась коза, лягнув его по ноге. Из трех привязанных две были сражены последними выстрелами длинных очередей, когда ствол автоматического оружия уже начинает неудержимо уводить в сторону. Бедные животные отлетели назад, получив мощные удары пуль, и затихли на земле, сраженные наповал. Оставшаяся в живых коза отчаянно дергала веревку и, разорвав ее наконец, как сумасшедшая убежала прочь.
— Прекратить огонь, прекратить огонь! — заорал Мик.
Автоматы умолкли. Лишь один «тюрбан», судя по всему успевший сменить магазин, решил развлечься до конца. Его последние тридцать патронов стали кинжалом милосердия, прощальным поцелуем для бедняги, превращенного в фарш.
Затем наступила полная тишина, и лишь в ушах стрелявших продолжал звучать звон. Мик вдохнул сладостный запах сгоревшего пороха, почувствовал дуновение ветерка. Один из талибов ногой отшвырнул двух убитых коз, и Мик, присев на корточки, открыл тело и с изумлением обнаружил, что это вовсе не человек, а еще одна коза, со связанными ногами, с перетянутой веревками мордой, абсолютно мертвая от всех этих ран, буквально разорвавших в клочья ее тело.
Вспыхнувшие фонарики осветили сцену кровавого побоища, наглядно демонстрируя Мику его вопиющую ошибку.
— Твою мать! — выругался он. — Твою мать, твою мать, твою мать!
— Какого хрена…
— Что за…
— Спутник ясно сказал, что морпех здесь, — ничего не понимая, пробормотал Мик. — Он был здесь, всевидящее око в небе ясно это сказало.
Штуковину нашел лучом своего фонарика Тони Зи. Она лежала под дохлой козой, залитая кровью, перепачканная грязью, но все же кусочек металла блеснул в ярком электрическом свете. Нагнувшись, Тони подобрал маленький железный цилиндр размером с сустав пальца и крошечную безликую пластмассовую коробочку.
— Это же микросхема джи-пи-эс и передатчик, — пробормотал Мик. — Подонок догадался, как мы за ним следили, и обвел нас вокруг пальца. Хитер, подлец! Он не стал просто выбрасывать эту фиговину и поскорее смываться отсюда, а устроил все так, чтобы мы потеряли целую ночь, в то время как сам он был в движении. Чтоб он сдох, ублюдок!
В этот момент двое талибов оживленно заговорили друг с другом.
— О чем они лопочут? — спросил Мик у Тони.
— «Где Махмуд?» Вот что они говорят. «Где Махмуд?»
И действительно, где?
Потребовалось всего полчаса, чтобы его найти. Для этого пришлось вернуться вниз по склону вдоль прямой, по которой «тюрбан» собирался подниматься на гребень. Помогло и то, что край солнца показался над горизонтом, быстро озарив бескрайнее небо розовым сиянием.
Махмуд успел отойти совсем недалеко.
Склонившись над неподвижным телом, распростертым лицом вниз на афганской земле, Тони приподнял ему голову. Смотреть оказалось особенно не на что. Горло Махмуда мастерски перерезано от одного уха до другого. Практически все анатомические структуры оказались разрушены, словно тот, кто орудовал ножом, получил истинное наслаждение, отправляя этого бродягу к Аллаху.
— Да, — пробормотал Тони, — должен сказать, мы имеем дело с очень сердитым индивидуумом.
Калат, административный центр
провинции Забуль,
район Хоури,
юго-восток Афганистана,
01.30
Он сидел в тени и пил чай. Спрятанную под халатом «СВД» пришлось осторожно сдвинуть набок, отпустив ремень так, что она вытянулась вдоль тела. Нога, напряженная выше всяческих пределов, заявляла во всеуслышание, что у нее больше нет никакого желания продолжать выполнение операции.
Рей сидел в дальнем углу оживленного базара, в грязной чайхане, разместившейся в грубом деревянном сооружении. Он только что расправился с каким-то блюдом, изготовленным из таинственного мяса, судя по всему, козлятины, политым жидким соусом, с обилием на удивление неплохого риса и пресными лепешками, внешне похожими на обычные слойки, но только без джема внутри. В целом, пожалуй, это одна из лучших трапез в его жизни, хотя бы потому, что он остался в живых и смог ею насладиться.
Чай: хорошо — сладкий, заряженный энергией.
Отдых: хорошо — после испытания последних нескольких дней.
Толпы: очень хорошо. Многотысячный город бурлил. Смуглые, как орех, люди в странных головных уборах, скрывающих лица, в пестрых халатах, скрывающих тела, с шеями, обмотанными длинными шарфами, — изящные, худые, скрытные, шумные, возбужденные, с лицами, напоминающими выдубленную шкуру.
Многие горцы-пуштуны открыто носили кинжалы и «калашниковы», и никто не собирался отнимать у них оружие. Горожане одеты преимущественно в костюмы и рубашки, но без галстуков. Женщины в основном в традиционных одеждах, но среди них встречались и модницы в афганских вариантах свежайших нью-йоркских моделей, которые они видели только по спутниковому каналу Си-эн-эн.
Все они перемещались с помощью всех транспортных средств, известных человечеству, — от велосипедов, мопедов и мотоциклов до пикапов и грузовиков с редким вкраплением легковых машин; и все они сражались за место с другими формами жизни — собаками, козами, изредка коровами и даже какими-то горбатыми лохматыми существами, похожими на создания из «Звездных войн». В воздухе висел стойкий запах гари и метана, а также мочи и гашиша, и все вокруг было затянуто сизым маревом выхлопных газов и пыли.
На Рея никто не обращал внимания. Помогала его смуглость, а глубоко посаженные карие глаза запросто могли скрывать причудливое мышление мусульманина, хотя на самом деле они скрывали лишь суровое католическое детство. Худой, жилистый, изящный, в бесформенной одежде Крус стал безликим. Его необычное лицо могло быть монгольским, китайским, таджикским, узбекским — каким угодно; оно никого не удивляло.
Его план: просидеть здесь до тех пор, пока не начнет темнеть. В сгущающихся сумерках он преодолеет несколько кварталов до жилища полевого командира Ибрагима Зарси и изучит расположенную напротив гостиницу «Множество наслаждений». Попасть внутрь не должно составить труда.