Боль в ноге несколько поутихла после небольшого отдыха в дрянной ночлежке у железнодорожного вокзала, порции люля-кебаба, купленного у уличного торговца, и полпузырька аспирина из заведения, которое в Афганистане называлось «аптекой». Рей мог бы покурить травку, проглотить таблетку бензедрина, принять дозу героина или еще чего-нибудь в таком роде, но он предпочел ограничиться простыми средствами. Также выпил около галлона чая с сахаром.
И вот теперь, в окружении многих людей, практически неотличимый от них, Рей бродил по улице, опустив лицо, не обращая внимания на ноющую ногу, с переброшенной через плечо винтовкой, спускающейся в штанину. Если бы он нес винтовку на спине, она проступала бы под халатом, или кто-нибудь почувствовал бы присутствие стали, наткнувшись на Круса в толпе. Длинный скелетообразный приклад болтался прямо под мышкой, ствольная коробка прижималась к бедру, цевье и ствол опускались вдоль ноги. Магазин Рей отъединил и примотал изолентой к деревянному ложу, чтобы хоть как-то уменьшить размеры винтовки, и так непомерно большой из-за оптического прицела китайского производства, установленного на стальной скобе. Это означало, что когда настанет время сделать выстрел, ему придется потратить лишнюю секунду, чтобы вырвать магазин из пут, быстро отодрать с него остатки изоленты, после чего вставить его и передернуть затвор, одновременно поднимаясь на ноги и принимая положение для стрельбы с руки.
Крусу не нужно было говорить это себе, но он все равно повторял как заклинание: сделать вдох, задержать дыхание, навести прицел, сосредоточить взгляд на перекрестии, а не на цели, плавно, без рывка потянуть спусковой крючок. Он проделывал все это сто тысяч раз.
Рей вошел в гостиницу. В ее древнем обшарпанном величии с обилием бронзы проглядывало что-то английское; во времена до советского вторжения она служила гаванью для хиппи, которые приезжали в сельские районы Афганистана, чтобы насладиться местным опийным маком вдали от назойливого внимания правоохранительных органов. Красные устроили в ней казарму, а после того как их выбили талибы, гостиница зачахла, поскольку при этих строгих ребятах в стране особо не путешествовали. После так называемого «освобождения» настала пора относительного процветания, и время от времени здесь даже останавливались особенно бесшабашные журналисты или телевизионщики, приезжающие в Калат, чтобы взять интервью у Палача, который иногда принимал их, а иногда — нет.
У столика администратора Рея встретил подозрительный взгляд, но он решил эту проблему, вложив банкнот в двести пятьдесят афгани в мастерски подделанный местный паспорт, согласно которому он звался Фарзаном Бабуром.
Не было необходимости ни в словах, ни в росписи. Взяв банкнот, портье отсчитал тридцать пять афгани сдачи и протянул ключ с бронзовым жетоном, на котором стоял номер «232». Робко кивнув, Рей взял ключ и деньги и уныло побрел к лестнице.
— Я его нашел! — воскликнул Тони Зи (буква «Зи» была сокращением от Земке), также бывший спецназовец, проработавший девять лет в охранной компании «Грейвульф», откуда его выставили за тот же самый расстрел сдавшихся боевиков, за который выгнали Боджера. Поскольку раций ни у кого не было, Тони пришлось бежать через улицу, уворачиваясь от мотоциклов и ишаков. — Мик, я его нашел! Ошибки быть не может. Хромает, если присмотреться, под халатом спрятано что-то громоздкое. Определенно, под всей этой дурацкой одеждой в духе Али-Бабы у него висит «железка».
— Лицо его видел? Белый, морпех?
— Спутанная черная борода, лицо держал опущенным. Пожалуй, более смуглый, чем можно ожидать. Возможно, он азиат, или мексиканец, или еще какой-нибудь урод. Сам знаешь, сейчас в армию берут всех, кого попало. Но явно не местный, кожа недостаточно грубая.
— Хорошо, — сказал Мик. — Предупреди остальных ребят и возвращайтесь в чайхану. А я свяжусь с кем надо.
Он отошел в сторону, пытаясь найти хоть какое-нибудь уединение на оживленной улице. Не нашел и свернул в переулок, к складам с местным товаром — всем тем дерьмом, которым торгуют афганцы. С удовлетворением отметил, что один из «тюрбанов» встал на страже у входа в переулок. Достав телефон, выдвинул антенну.
— Ну, что там у тебя? — нетерпеливо спросил Макгайвер.
— Мы его нашли.
— Вы уверены?
— Карточкой его вы нас не снабдили. У меня есть неафганец в местной одежде и тюрбане, с заметной хромотой, направляющийся в гостиницу. У него под халатом что-то спрятано, скорее всего, винтовка. Мой человек не смог рассмотреть его близко, однако все указания налицо.
— Белый мужчина? Белый американец?
— Ну… — Мик не смог скрыть свою неуверенность.
— Выкладывай!
— Мой человек сказал, что он чересчур смуглый. По виду латинос или даже азиат. Он…
— Отлично, — оборвал его мистер Макгайвер. — А теперь живо в укрытие!
Штаб 2-го разведывательного батальона,
передовая база «Винчестер», бункер С-4,
провинция Забуль,
юго-восток Афганистана,
19.04
— А во-о-от и Джонни, — сказал заместитель.
— Будь я проклят, — пробормотал Лейдлоу, — если не представлю этого сержанта к медали.
Перекрестие локатора на экране застыло на центре Калата, точно на месте, определенном по карте торжествующим С-4, которому пришлось напомнить приятелю из Управления обо всех должках, числившихся за ним. Камера на «Хищнике» показывала как раз то, что нужно, в серо-зелено-черных красках, в обрамлении выводящихся на экран колонок цифр.
Собравшиеся видели обнесенный высоким забором двор, большой дом, гаражи; они видели нескончаемую суету муравьев, которые на самом деле были людьми; сияние костров, серебряную ленту протекавшего ручья. За пределами стен во все стороны сновали светлячки-пешеходы. Отчетливо были видны белые прямоугольные крыши случайных машин, застрявших в человеческом потоке. Полковник Лейдлоу поймал себя на том, что ему еще не приходилось видеть такого прекрасного кино. Он не отрывал взгляда от крыши гостиницы, чуть заслоненной перекрестием локатора, и перед глазами всплывали воспоминания о тех двух случаях, когда ему приходилось бывать в гостях у Палача.
— Вот и «Хамви», — заметил начальник разведки.
И действительно, из одного из гаражей выползла прямоугольная крыша бронированного внедорожника, проползла между строениями и остановилась на дорожке у стены, ярдах в тридцати от дома. Оживленно засуетились сияющие сигнатуры подручных. Похоже, они организовали оцепление прямо на территории особняка Зарси. Прошло немного времени, дверь открылась — разрешение длиннофокусного телеобъектива было таким высоким, что можно было отчетливо различить узкую полоску двери, увиденной вертикально сверху, — и из дома вышел человек.
Лейдлоу помнил его: высокий, импозантный, красивый, неизменно ухоженный, с очень выразительными карими глазами. Хорошо одетый, носивший под расшитыми вручную бледно-лиловыми шарфами костюмы от лучших лондонских портных, а на голове — изящную, хотя и не бросающуюся в глаза феску из блестящего материала, скорее всего, шелка или бархата, аккуратно накрывающую его серебристо-седые волосы. Слабостью Зарси являлись часы. «Филипп Патек», «Ролекс», «Фортис», «Брейтлинг» — всегда что-нибудь красивое и сложное.