– Я этот сюжет видел, – подтвердил переводчик. – И женщина, и ее возлюбленный не проронили ни слезинки, они ни в чем не раскаивались и, как могли, подбадривали друг друга. А когда загремели автоматы, успели обменяться взглядами. Телекамеры приблизили эти взгляды – и сколько же там было нежности, любви и обожания! Не сомневаюсь, что в тот вечер плакали все женщины Афганистана.
– Это хорошо, – глубокомысленно изрек Гуламхайдар. – Значит, до них дошло. Значит, прежде чем изменить мужу, они сто раз подумают, стоит ли это делать.
Надо ли говорить, что рассказ произвел на всех тягостное впечатление. И тогда я решил прервать затянувшийся разговор.
– Давайте все-таки сфотографируемся, – предложил я на прощание. – Кто знает, встретите ли вы здесь человека с фотоаппаратом? А так – будет память, – более чем прозрачно намекнул я на его ближайшее будущее.
– Нет-нет! – вскинулся Гуламхайдар. – Это мне может повредить.
Когда Гуламхайдара увели, Ариф так треснул кулаком по столу, что подпрыгнули чашки с чаем:
– Ни черта ему не повредит! Он будет расстрелян! Нет, вы только подумайте: этот мерзавец видит себя судьей, он мечтает вершить прилюдные казни. Не приведи Аллах, если эти подонки придут к власти, тогда прилюдные казни станут нормой жизни. Не-ет, эта зараза должна быть уничтожена на корню и, пока гуламхайдары в наших руках, их надо ставить к стенке. Другого выхода нет. Иначе к стенке поставят нас.
Следователь оказался сдержаннее:
– Каков, мерзавец, а?! Солдаты сражались до последнего патрона – раненых Гуламхайдар пристреливал. А пленные к нему не переходили, пленных, как правило, ставили к стенке – это доказано. Так же поступали со стариками, которые не отдавали в банду своих сыновей. Гуламхайдар врет, он – зверь, страшный и бешеный! Так что его участь решена.
– А что же он, говоря по-русски, ломает ваньку? На что надеется?
– Гульбеддин внушил главарям своих банд, что в беде их не оставит: выкупит, обменяет или устроит побег…
После встречи с Гуламхайдаром мы как-то примолкли. Что ни говори, а разговор с бандитом, который не скрывает своей ненависти, гордится пролитой кровью и надеется продолжить кровавый шабаш, оставляет определенный след. Первым эту перемену в настроении почувствовал Ариф.
– Ну что, вы удовлетворены? – обратился он ко мне. – Или хотите еще?
– Хочу, – неожиданно для себя заявил я. – Только, если можно, из тех, кто одурачен, сбит с толку такими, как этот бывший учитель.
– Есть и такие! – заглянул начальник тюрьмы в толстенный журнал. – Приведите Кабира, – приказал он.
Мухаммад Кабир оказался крепким, кряжистым парнем, одетым в национальный пуштунский костюм. На вопросы отвечал охотно, подробно и очень быстро:
– Родом я из кишлака Халази провинции Парван, – начал он. – У меня два брата и три сестры. Когда к власти пришел Амин, мне было шестнадцать, как раз окончил восьмой класс. Аминовские репрессии обрушились и на наш кишлак. Тогда мы снялись с места и всем родом ушли в Иран. Там меня сразу же определили в учебный центр.
– Военный? – уточнил я.
– Конечно.
– Чему учили?
– Стрелять, взрывать, пытать. Короче, убивать.
– Инструкторы были афганские?
– Что вы! Афганцы тогда ничего не умели, поэтому нас учили иранские и китайские инструкторы. По окончании учебы был парад. Принимали его какие-то афганцы и военные в иранской форме.
– И что потом? Сразу в бой?
– Нет, – усмехнулся Абдул, – оружие нам доверили не сразу, вначале устроили экзамен на политическую зрелость. В тот день, когда в Афганистан вошли русские полки, была организована демонстрация протеста около советского посольства в Тегеране. Руководил нами инженер Надим. Сначала мы выкрикивали антисоветские лозунги, размахивали флагами, а потом взялись за камни. Перебили стекла, вытоптали клумбы, сожгли портреты лидеров а, если бы дали команду, разнесли бы и само здание. Но Надим крикнул в мегафон, что, мол, хватит, мы свое дело сделали, а лишних алмазов у нас нет. До сих пор мучаюсь и гадаю, о каких алмазах он говорил? – развел руками Кабир. – Раз Надим сказал «лишних», значит, не лишние у него были, так? Но откуда у обыкновенного инженера алмазы?
– Ты и вправду хочешь знать, о каких алмазах речь? – спросил я.
– Очень хочу! – приложил он руку к сердцу. – Раз они у Надима были, почему он не поделился с нами?
– Никаких алмазов у Надима не было, – успокоил я Кабира. – И вообще речь идет об одном-единственном алмазе под названием «Шах». Это один из самых крупных и самых прекрасных алмазов в мире, величиной с мизинец, и в нем около девяноста карат. Четыреста лет назад его нашли в Индии и берегли как зеницу ока. Потом он принадлежал потомкам грозного Тимура, пока не оказался в Тегеране.
– Откуда вы это знаете? – недоверчиво привстал Абдул.
– Ох-ох-хо, – вздохнул я, – учиться надо было, а не бегать по горам с автоматом. Ладно, расскажу, может быть, тебе и вправду полегчает.
Значит, дело было так, – плеснул я себе свежезаваренного чая. – Жил в России начала девятнадцатого века прекрасный поэт и замечательный дипломат Александр Сергеевич Грибоедов. В те годы Россия непрерывно воевала то с Турцией, то с Персией. И вот, после очередной победы Россия потребовала, чтобы Тегеран выплатил контрибуцию в размере 20 миллионов рублей – деньги по тем временам огромные. А придумал этот, с позволения сказать, штраф Грибоедов. Он считал, что главным итогом успешных сражений должны быть не захваченные знамена противника, а деньги. «Деньги – это также род оружия, – писал он царю. – Требуя денег, мы лишаем неприятеля способов вредить нам на долгое время». Царь прислушался к мнению Грибоедова и наложил на Персию огромную контрибуцию.
Надо ли говорить, что персы люто возненавидели Грибоедова. А тут еще началась очередная война между Россией и Турцией, причем вначале успех сопутствовал туркам. Воспользовавшись этим, шах объявил, что никаких денег России платить не будет. Грибоедов как посол в Тегеране заявил решительный протест и пригрозил военными действиями! Тогда шах решил Грибоедова, а заодно и весь состав русской миссии уничтожить. А вскоре подвернулся и благоприятный повод.
Накануне из гарема зятя шаха сбежали две женщины и его любимый евнух. Спрятались они в здании русского посольства. В принципе, это было естественно, так как беглецы родились в Ереване и имели право просить защиты у России. Но шах и его зять рассудили иначе. Они умело подогрели антирусские настроения, и вскоре на базарах и в мечетях стали раздаваться призывы к разгрому русского посольства. Фанатично настроенная толпа ворвалась на территорию посольства и не только перебила всех, кто там находился, но и, надругавшись над трупами, буквально их растерзала. Грибоедова опознали лишь по скрюченному пальцу, следствию полученного на дуэли ранения.
Шах торжествовал и подтвердил свое решение, не платить России ни копейки! Но, на его беду, русские войска перешли в наступление, разбили турок и собирались двинуться на Тегеран. Шах основательно струсил, принес русскому царю официальные извинения и в качестве своеобразной компенсации отправил в Петербург целую делегацию, которая привезла самую дорогую и почитаемую ценность Персии – алмаз «Шах». С подачи главного казначея в Тегеране его называли «Ценой крови». Примечательно, что возглавлять эту делегацию шах поручил своему сыну. Этим персидский властелин хотел сказать, что, мол, доверяюсь вам, ваше величество, полностью. Делайте что хотите и с алмазом, и с моим наследником.