Он понял, что попал в западню. Он не мог идти в восточном направлении, потому что там коралловые вершины просто-таки выступали над поверхностью воды. Он не мог идти и на запад, потому что ничего не видел. Ослепленный, он непременно разодрал бы дно судна. К тому же наступало время отлива, он помнил это еще с утра, так как сверился с таблицей приливов, чтобы наверняка найти свои буи.
Он мог подождать до захода солнца — и что тогда? Попытаться выйти в темноте? Даже не думай об этом.
Ему придется подождать до утра. Он выбросит якорь и подождет, выпьет пива и поспит, и...
Но он не рискнет этого сделать. Если поднимется ветер, то он будет вынужден двинуться глубокой ночью. А какой ожидается ветер? Он не потрудился проверить. Тогда это казалось ненужным.
Фрит не мог видеть судна Випа. «Капер» был где-то там, в солнечном блеске. Фрит закричал:
— Будь ты проклят!
* * *
Дарлинг наблюдал, как судно Фрита замедлило ход и остановилось. Он представлял себе: вот Фрит думает, что все в порядке, а потом оглядывается и смотрит на солнце.
— Он будет ждать до утра, — предположил Майк.
— Только не Карл. У него не хватит терпения.
Они задержались еще на несколько минут, дрейфуя у края мелководных рифов.
— Может, ты и прав, — заметил Дарлинг, берясь за дроссельный рычаг.
В этот момент они услышали, как взревел двигатель Фрита.
— Нет, не прав, — проговорил Майк и усмехнулся. Они прислушались к шуму мотора над тихой водой, услышали, как он увеличивал обороты, затем замирал: судно продвигалось вперед и пятилось назад.
— Он нащупывает дорогу, — сказал Дарлинг. — Как слепой.
Через некоторое время они ощутили в ногах легкое содрогание, переданное водой через стальную обшивку «Капера», а затем услышали низкий скрежещущий звук, за которым внезапно последовало завывание двигателя Фрита.
— Он таки напоролся, — подытожил Дарлинг, засмеялся и хлопнул Майка по плечу. — Загнал себя на риф, быстро и основательно.
— Хочешь, чтобы я вызвал полицию? — спросил Майк. — Они могут выслать резиновую лодку.
— Пусть поплавает. Ему будет полезно разрядиться. — Дарлинг развернул судно на запад. — Кроме того, у нас есть дело.
— Какое?
— Поломать ловушки этого ублюдка.
— Он сообщит о нас в полицию, — возразил Майк. Затем задумался. — Нет, наверно, теперь он не сделает этого.
* * *
К тому времени когда Дарлинг обогнул мыс при входе в Мангровую бухту, синева неба начала быстро сменяться фиолетовым оттенком и уходящее солнце окрасило облака на западе в оранжево-розовый цвет.
Одинокая лампа освещала пристань, а под ней, пришвартованная к свае, стояла белая двадцатипятифутовая лодка с подвесным мотором. Слово «ПОЛИЦИЯ» было выписано на ее борту синими футовыми буквами.
— Господи, — проговорил Майк, — он уже донес на нас.
— Сомневаюсь, — возразил Дарлинг. — Карл дурак, но он не сумасшедший.
Два молодых полицейских — белый и чернокожий — стояли на пристани, оба одетые в форменные рубашки, шорты и носки до колен. Они наблюдали, как Дарлинг осторожно подвел судно к пристани, и приняли от Майка носовую и кормовую чалки.
Дарлинг был знаком с этими полицейскими, у него с ними не возникало недоразумений — не больше, чем со всей морской полицией, которую он считал плохо обученной, перегруженной и не имеющей достаточно снаряжения. Эту пару он брал с собой в море в их выходные дни и помогал научиться понимать рифы, показывал более короткие проходы к немногим глубоководным каналам, ведущим к Бермудским островам и от них.
Тем не менее он предпочел оставаться на ходовом мостике, интуитивно чувствуя, что высота придает ему вес в их глазах.
Он оперся о перила, поднял палец в приветствии и поздоровался:
— Колин... Барнет...
— Хей, Вип, — проговорил Колин, белый полицейский.
Барнет спросил:
— Можно подняться на борт?
— Валяйте, — согласился Дарлинг. — Что привело вас сюда так поздно, ребята?
— Слышали, ты нашел плот, — сказал Барнет.
— Довольно точно.
Барнет поднялся на судно и указал на плот, лежащий поперек кокпита:
— Это он?
— Да, это он.
Барнет посветил фонариком на плот и нагнулся к нему.
— Господи, да от него воняет.
Колин не двинулся с места и нерешительно произнес:
— Вип, нам придется забрать его.
Дарлинг помолчал.
— А почему? Кто-нибудь предъявил на него права?
— Нет... не совсем так.
— Тогда он мой, разве нет? Основной закон по спасению имущества: тот, кто нашел, оставляет себе.
— Да... — Казалось, что Колин чувствует неловкость. Он не поднимал глаз от своих ног. — Но не на этот раз.
— Значит, так. — Дарлинг пережидал, ощущая муть гнева и стараясь подавить ее. — Что же это значит?
— Доктор Сент-Джон, — сказал Колин. — Он хочет забрать его.
— Доктор Сент-Джон. — Теперь Дарлинг понял, что непременно проиграет, а его вспыльчивость возьмет верх. — Понимаю.
Лайам Сент-Джон был одним из немногих людей на Бермудах, которых Дарлинг удостаивал своего отвращения. Ирландский иммигрант второго поколения, он учился в школе в Монтане и окончил какое-то штампующее дипломы заведение, которое наградило его докторской степенью. Никто не знал, в какой именно области науки была эта докторская степень, а сам Сент-Джон никогда об этом не говорил. Все, что жители знали наверняка, так это то, что, уезжая с Бермуд, маленький Лайам произносил свое имя как Сент-Джон, а вернувшись, стал произносить (и требовал этого от других) как СИНджин.
Вооруженный алфавитом, присоединенным к его имени [14] , Сент-Джон собрал вокруг себя нескольких влиятельных друзей своих родственников и забросал правительство заявлениями о том, что определенные отрасли, такие, как морская история и регулирование жизни дикой природы, находятся в руках безобразно обращающихся с ними дилетантов и должны быть переданы дипломированным и квалифицированным экспертам. А это означало — ему, так как он был единственным бермудским гражданином с докторской степенью в какой-то области, кроме медицины. Не имело значения, что его степень относилась к совершенно неизвестной области, вероятно, такой же абсолютно бесполезной, как изучение пещер друидов.