Вода била мутными струями из прохудившихся, а то и прокушенных сапог. Я кое-как взобрался в седло, и уже там, хватая поводья, с изумлением обнаружил, что держу их в правой руке. На месте ужасающей раны вздулся вспухший багровый шрам! Даже корочку крови смыло, под тончайшей розовой кожицей толчками движется кровь, вспучивая кожицу, словно там проползают быстрые юркие гусеницы. То ли щука постаралась, то ли вода целебная, не вода, а грязи, но варвару ломать голову над загадками бытия нелепо, я толкнул рогатого коня каблуками под бока, подо мной дернулось взад, я удержался, и ветер засвистел в ушах мощно и вольно как Ванька Каин, когда был еще не префектом полиции, а атаманом разбойников.
Деревья выбежали навстречу и разбежались в стороны еще пугливее. Мы вылетели в простор, рассеченный вдали на две половины: вверху синий, а внизу зеленый. Там, где сходились, вспыхивал и угасал странный блестящая искорка, словно луч солнца попадал на пластинку слюды.
Впереди слышалось остервенелое рычание. Конь прятал ушами, кожа на шее подрагивала, но шел ровно, с шагу не сбивался. Мы обогнули холм, рычание, хриплый рык, звонкое клацанье зубов стало громче.
У подножья холма катался огромный клубок из серых мохнатых тел. Летели клочья шерсти, ветер пахнул в мою сторону, я уловил сильный волчий запах.
Конь всхрапнул, я на всякий случай вытащил меч. Волки дрались остервенело, молча, а хриплый рык вырывался в минуты то ли ярости, то ли боли. На земле уже расплывались широкие красные пятна, а шерсть на поединщиках кое-где слиплась, торчала толстым коричневым гребнем.
В какой-то миг клубок распался. Трое волков перекатились через голову, а я увидел, что дерутся трое серых волков с черным. Руки мои словно сами по себе бросили меч обратно в ножны. Я схватил лук, наложил стрелу, натянул тетиву и отпустил в одно мгновение, и лишь тогда вспомнил о разбитом пальце...
Стрела ударила в серого волка, одновременно я взвыл дурным голосом. Лук вылетел из руки, я тряс кистью, где кровь брызнула с такой готовностью, словно собиралась туда неделю.
От злости на себя и от боли, визжа как недорезанный свиненок, я выхватил меч. Конь нехотя скакнул вперед. Кончик длинного лезвия достал второго серого в прыжке и рассек ему хребет.
Последний серый и черный продолжали кататься как один гигантский еж, шерсть летела серая и черная. Подвывая от боли и жалости к себе, я с третьей попытки засунул меч в его щель, и лишь тогда сунул палец в рот. Теплый солоноватый вкус проник в мозг как яд, я ощутил дурноту. Деревья закачались, начали расплываться, в ушах раздался далекий погребальный звон...
Послышался скрип, словно я грыз булыжник. Это мои челюсти сжались до хруста в висках, тело напряглось, из расквашенного теста собираясь в подобие мышечного каркаса. Деревья перестали раздваиваться, хотя в голове все еще стоял звон. Мелькнула мысль сползти на землю и отдышаться, пока не свалился как мешок с отрубями, но снова посжимал челюсти, постарался посмотреть вокруг глазами героя.
Рык медленно затихал, волки лежали неподвижно, но челюсти черного были на горле серого. Это из его пасти доносился затихающий рык, словно из-под капота умирающего автомобиля. Глаза серого застыли как стеклянные пуговицы, а глаза черного чуть сдвинулись, следя за мною.
Язык вывалился на локоть, острые длинные зубы блестели, окрашенные своей и чужой кровью. Грудь и холка вздымались, хриплое дыхание было таким шумным, словно ветер раскачивал лес. Желтые глаза неотрывно и немигающе смотрели на меня.
Я буркнул, морщась от боли:
– Похоже, тебе повезло.
Рогач, вздрагивая, пятился. Я дернул за поводья, конь с готовностью развернулся. Он порывался пуститься в галоп, но палец и так ноет при каждом движении, а при тряске я вовсе сойду с ума, и я придерживал, позволяя идти только шагом. Конь все пугливо прядал ушами, я видел как испуганно поворачиваются в орбитах коричневые глаза, стараясь заглянуть себе за спину, но что удается косому зайцу, не по зубам единорогу.
Следом на трех лапах ковылял этот страшный, изодранный в клочья, зверь. Шерсть слиплась и на животе, я видел как срываются красные капли, оставляя мелкий ровный след, словно с самолета выпустили пулеметную очередь.
– Ну чего тебе? – сказал я раздраженно. – Нас тебе не одолеть. Неужели ты такой дурак?
Волк поднял огромную лобастую голову. Желтые глаза уставились в мое лицо. Тяжелая челюсть задвигалась, волк зарычал, вдруг я понял, что различаю в рыке и слова:
– Р-р-р-р... Я волк... Я волк!.. Меня зовут Остроклык...
Я пробормотал:
– Ну... черт, говорящий волк!.. Хотя, с другой стороны, тот, которого пинками из корчмы, тоже вполне по-человечьи.. Ладно, меня зовут Рагнармир. У меня в сумке есть немного хлеба и сыра. Дать?
Он покачнулся, за это время под ним натекла красная лужица. Желтые глаза на миг затянуло пеленой, но тут же гордо выпрямился, прохрипел с гордостью, достойной галльского барона:
– Ты помог мне!.. А я, Остроклык, обязан вернуть долг...
Я отмахнулся, взвыл, капельки крови веером упали на землю. Пару капель попали на волка, он с трудом повернул шею, вылизал плечо.
– Забудь, – посоветовал я хмуро.
– Нет, – прорычал волк. – Я волк из клана Острых Клыков!.. Весь клан будет опозорен...
– Я никому не скажу, – пообещал я.
– Я поклялся...
– Я освобождаю тебя от клятвы
– Никто не может освободить волка из клана Черных Клыков, только он сам!
Лапы его подгибались, он упал, глаза затянуло пленкой. Если бы издох, подумалось мне, то глаза должны смотреть невидящим взором в пространство, а так зверюга, похоже, просто сомлела как Анна Каренина...
Не понимая, зачем это делаю, я слез. Конь тут же отбежал в сторонку от волка и моих жалобных подвываний. Волк лежал недвижимо, но бок его слегка поднимался и опускался, хоть и очень медленно.
Я присел на корточки, волк выглядел жутко. Еще дивно, что выжил и ковылял за мной. Осторожно повернул ему огромную лобастую голову, стараясь рассмотреть рваную рану на горле. Пальцы погрузились в густую плотную как у крота шерсть, местами влажную, на пальцах сразу остались красные пятна.
Внезапно я ощутил на ладони его мягкий и теплый язык. Я смутно удивился, ибо даже у кошек языки как терки, а это просто шелковый, мягкий и горячий, и тут ощутил, что уже не чувствую боли.
Не веря себе, я уставился на руку. Рана появлялась и исчезала под длинным красным языком, по руке пробегала дрожь, выступили пупырышки, а рана становилась все меньше, края сближались, дно поднималось, а волчий язык двигался все замедленнее,
– Спасибо, – выдохнул я. – Теперь мы в самом деле в расчете!
Мне казалось, что волк то ли засыпает, то ли подыхает, прерывистое дыхание становилось все тише. По телу пробежала длинная как ящерица судорога, но когда я начал высвобождать руки, веки приподнялись. Мне в лицо в упор взглянули желтые как янтарь глаза.