Я посмотрел на него подозрительно:
– А почему вы решили, что со мной она... гм... и с этой стороны в безопасности?
Он развел руками:
– Ну, варварский кодекс чести...
– А, – сказал я с облегчением, – ну тогда ладно. А то я такое подумал! И долго, ты так и не сказал, переть до того дяди?
– Сутки, – ответил он с явным облегчением. – Если, конечно, по прямой, как стрела летит. Или ворона. Но если учесть изгибы дорог, высокие горы, низкие долы, дремучие леса, быстрые реки, болота и топи, пещеры с людоедами, рощи с нежитью, черных котов, перебегающих дорогу, бабу с пустым ведром, волхва навстречу...
Я скривился:
– Черт! Почему не по прямой?.. Да не объясняй, знаю. Благородные герои всегда идут в обход. А почему тогда не на ковре-самолете, летающих конях, Змее Горыныче, в силовом поле, хрустальном шаре..?
Он снова развел руками, в глазах был укор:
– А они на месте бывают, когда в них нужда?
Мне стало стыдно. Когда выхожу в булочную, на троллейбусной остановке по три-четыре вагона тусуются, но когда утром бегу на работу, то жди хоть до посинения...
– А, черт, – сказал я. Мои плечи приподнялись, а когда опустились, из могучей груди вырвался вздох, который смел с дальнего стола всякие умные бумаги. – Но что, если...
Их глаза были устремлены поверх моего плеча. Я услышал сзади легкие шаги, резко обернулся, а рука моя красиво взвилась наверх, где пальцы уперлись в рукояти меча.
Из полутьмы вышла полуобнаженная девушка. В обеих руках грациозно держала широкий поднос с горой желтых как мед груш, огромных как дыни, краснобоких яблок, а сверху свисали гроздья отборного винограда, где каждая ягода, размером с грецкий орех, просвечивала насквозь, едва не лопаясь от распиравшего ее сладкого сока.
Глаза девушки вспыхнули восторгом, когда проследила взглядом за моей рукой. Я застыл так на некоторое мгновение, давая ей время оценить всю мощь мускулатуры, что в таком движении видна во всей красе, потом уже медленно опустил руку, незаметно напрягая мышцы так, чтобы перекатывались вздутиями и буграми по всей руке, плечу и мышцам груди.
С полуоткрытым от восторга ртом, все еще не отрывая от меня взгляда, она поставила поднос на низкий столик, отчего ее пышные груди вывалились наружу, но против ожидания не стала запихивать обратно, а сдавила обеими ладонями с боков, начала томно вздыхать, извиваться всем телом, ее тело пошло волнами, напоминая движение упитанной гусеницы или даже дождевого червя, что переползает после ливня от одной норки к другой.
Ее розовый ротик полуоткрылся, губы наливались темнокрасным, вздувались, блеснули мелкие жемчужные зубки, дразняще высунулся острый язычок, пробежал по губам, скрылся, снова промчался как маленькая красная молния...
Глаза ее, дотоле чистые и ясные, начало заволакивать, словно на них опускалась матовая роговица, защищающая глазное яблоко от пересыхания, я такие видел у ящериц и змей. На верхней губы выступили мельчайшие бисеринки пота.
Тяжелая кровь, что кое-как разошлась по телу после теплой ночи, снова устремилась в то же место, где беспокоила всю ночь, нагоняя отвратительные, но такие сладкие сны. Я чуть прогнул зад назад, не люблю, когда мои инстинкты выпячиваются слишком заметно, в теле я сюзерен, голос мой прозвучал, надеюсь, естественно:
– Что это с нею?
Маги переглянулись, Куцелий за спиной Тертуллиуса широко улыбнулся и поднял кверху палец. Тертуллиус посмотрел на меня с недоумением чистыми добрыми глазами:
– Но вы ведь взрослый...
– В то все и дело, – сказал я.
– В чем?
– Я уже попадался на бесплатном сыре. Не мальчишка. Всегда чем-то да приходится платить.
Девушка вздыхала чаще, кожа пошла мелкими капельками, а внизу у нее вообще потемнело, оттуда потекла слабая струйка влаги. Тертуллиус поглядывал в затруднении то не девушку, то на меня:
– Почему платить? Платить не надо. Вы настолько поразили ее воображение, что эта прекрасная дева сразу воспылала к вам страстью.
Я посмотрел на деву с сомнением, так по крайней мере хотел, чтобы восприняли мой взгляд. Переливы по ее телу пошли чаще, она словно бы как насос вычерпывала влагу из недр земли, что выступила из пор ее кожи уже крупными каплями.
– Прекрасная дева?
– Разве она не прекрасна?
– Прекрасна, – согласился я с некоторым сомнением, – но держится она как-то странно.
– Разве? – удивился Тертуллиус. Встревожился. – А что не так?
Я замялся, не зная как объяснить, что даже во времена моих родителей не только девы, но даже замужние женщины не выказывали страсти, это было неприлично, а лежали как колоды, это считалось добродетелью. А уж девы и подавно могли только бросить взгляд украдкой, слегка зардеться, но только слегка, а уж так дышать и двигаться не могли позволить даже женщины в борделях
Он внимательно смотрел на меня, наконец хлопнул себя по лбу:
– А, ну конечно же!.. Простите, но в этот мир проходят все больше новых творцов, которые не обременяют себя знаниями.
Не обременяют себя знаниями вообще, подумал я рассерженно. Они еще смутно понимают, что в средние века не было телевизоров и компьютеров, а вот насчет велосипедов уже не уверены, а уж про мораль твердо знают, что она не меняется с пещерных времен.
Куцелий, который то стоял позади смирный как суслик, то украдкой подавал какие-то знаки, вышел из-за спины учителя и бережно взял меня за браслет на запястье:
– Доблестный Варвар... э-э... Рагнармир! Конь у тебя уже есть. Пойдем, выберем меч, Я покажу тебе та-а-а-акие оружейные палаты...
Когда мы, провожаемые взглядами учеников магов, выходили в коридор, я услышал облегченный вздох Тертуллиуса.
Длинный коридор уходил в туманную даль. Яркие светильники по обеим сторонам постепенно меркли и становились похожи на дряхлых светляков. Под ногами мягко пружинил толстый ковер кроваво-теплого цвета, звуки глохли, а поперечные балки шли через каждые три шага, и везде висели вниз головой гроздья крупных как кабаны летучих мышей. Даже от слабоватых светильников брезгливо закрывались плащами крыльев, но когда видели мое приближение, их выпуклые глаза наливались красным и вспыхивали нечеловеческой злобой.
Куцелий даже спину распрямил, здесь как рыба в воде, а я, напротив, сгибал спину и шел чуть ли не на полусогнутых, ибо эти твари почти доставали острыми мордами мои золотые волосы, я чувствовал их смрадное дыхание.
– А зачем ее вообще перевозить? – спросил я враждебно в сгорбленную спину.
Маг оглянулся, бледный и сгорбленный, как я недавно, в глазах на миг промелькнуло хитрое выражение, но ответил преувеличенно почтительно: