— Там? — спросил Узбек, показывая пальцев в небо.
— И там тоже, — кивнул Абдулла.
Они стояли в большом машинном зале, где был собран психоусилитель.
Монтаж реактора, питающего усилитель энергией, был уже почти закончен.
Рабочие в голубых комбинезонах и инженеры в белых халатах сновали туда-сюда, порою едва уворачиваясь от юрких автопогрузчиков, шустро носившихся по бетонному полу машинного зала.
— Эта штука заменит нам всех наших так называемых чистых, с помощью которых раньше мы выходили на связь с мировым облаком, — пояснил Абдулла, показывая рукою на голубоватые иридиевые стержни пси-усилителя.
— А схему усилителя тоже оттуда слямзили? — поинтересовался Саша.
— А откуда же еще?! — цокнув языком, ответил Абдулла. — Не американцы же придумали в конце-то концов!
Саша кивнул…
На столе у Ходжахмета, там у него в его бунгало, он видел фотографию.
Парень и девушка стоят обнявшись возле большого дуба. А позади их — вода.
Парень — это молодой, еще безбородый Ходжахмет.
А девушка?
Разве у него когда-нибудь была девушка?
Надо найти этот дуб.
Надо выяснить, где он.
* * *
Этот дуб рос на островке…
На островке, что на Волге, — напротив пляжа на правом берегу.
Они с Лешкой Старцевым любили ездить за Волгу.
Раньше, когда в Ульяновске наступал жаркий июнь, все ребята ходили загорать и купаться на пляж, что расположился у подножия Венца, на пляж, что протянулся от речного порта до большого волжского моста.
Но пляж этот был хоть и удобный по своему положению — от самого центра города, от перекрестка улиц Минаева и Гончарова всего в семи шагах, только спустись по череде деревянных лестниц вниз к Волге, и ты на пляже, — но в тоже время, был он грязный и людный.
Купаться здесь, вблизи порта, где по воде то тут, то там радужно переливались на солнце бензиновые пятна, было не очень приятно. Подруг Лешки и Володи — студенток Ульяновского музыкального училища Олю Лазареву и Олю Шленникову — в воду здесь было ну просто не затащить.
— Везите нас в Сочи или в Дагомыс, тогда и макать нас будете, — отшучивалась бойкая Шленникова, когда из-за одного лишь желания невинно полапать ее девичьи прелести Лешка очередной раз пытался затащить девушку в волжскую воду.
В общем…
Как-то раз съездил Володя Ходяков на охоту с соседом своим дядей Сережей.
На охоту вместе с рыбалкой.
У дяди Сережи лодка была — «казанка» с «булями» и мотором «Вихрь».
Снасти рыболовные у дяди Сережи были, и ружье.
Ну…
Съездили они на большую — с двумя ночевками — рыбалку, и тогда как раз побывали на том самом острове, что неподалеку — метрах в пятистах от правого берега. И так там понравилось тогда Володе!
Приволье!
Остров весь метров триста длиной и метров пятьдесят шириной.
И на нем — ни души.
Только пляжи вокруг каймой, да лесок невысокий, да дуб.
Вот и пригласил Володя Леху с девчонками поехать в субботу на правый берег.
Поехать на автобусе за мост, а там — как получится.
Палатку взяли двухместную, продуктов, бутылочку «волжского» вина «ноль восемь», чтоб девчонкам не страшно было.
На остров плыли на украденной лодке.
Нашли в камышах затопленный рыбачий плоскодонный клинкер, для верности примотанный хозяевами к вбитому в землю чугунному крюку.
Долго возились с цепью и замком — сбили его туристским топориком.
Потом долго вычерпывали из лодки воду.
Девчонки ну никак не хотели в лодку полезать.
— Утопите нас, как этот парень из «Американской трагедии», — шутила Шленникова.
— А вы что? Обе беременные, что ли? — отшучивался Лешка. — Чего вас топить-то?
Гребли по очереди.
Менялись.
Триста гребков Леха, потом Володька садился на баночку и делал свои триста гребков.
Жарко было.
На небе — ни облачка!
До острова доплыли за какие-нибудь полчаса.
Лодку сразу в камыши — прятать. А то вдруг хозяева хватятся да, наняв моторку, бросятся искать!
Потом палатку под тем самым дубом поставили, потом ходили вдоль пляжа — выброшенные на берег коряги и досочки собирали для костра.
Тогда и нашли они эту резиновую утку — охотничий манок. Обманку резиновую, которую пускают плавать в камыши, чтобы селезня подманить.
Потом кулеш из рисового концентрата с тушенкой варили.
Потом пили «Волжское».
Потом…
А потом целовались.
Распавшись на парочки и разойдясь, Лешка со своей Шленниковой палатку заняли, а Володя с Олей Лазаревой всю ночь у костра просидели.
А потом с Олей фотографировались. И утку эту дурацкую резиновую она в руках держала.
Старцев ловил себя на том, что испытывает к Данилову сильную неприязнь.
Но ничего с собой поделать не мог — на свою беду, он был человеком дисциплинированным и подчиняющимся законам системы. А раз так, то не он ставил к себе замом этого человека, не ему его и убирать. И даже в условиях чрезвычайного положения, дававших ему, командующему Резервной ставкой, особые полномочия, даже в таких условиях Старцев не решился бы просто удалить Данилова, не дай он повода. А поводом в таких обстоятельствах могла быть только прямая измена.
Данилов был ему неприятен.
А тут еще и этот день рождения его жены, маршальской дочки Леночки, урожденной Кутафьевой, на который пришлось идти вместе с Ларисой.
Идти — это громко сказано, идти!
Жили здесь, в бункере, в соседних блоках.
Пятьдесят метров по бетонному коридору.
Но тем не менее.
Старцев с супругой зашли вчера, хоть бы и формально, но зашли, не стали манкировать.
Старцев вручил некрасивой женщине букет оранжерейных хризантем, а Лариса, с унылой миной облобызав жену мужниного зама, вручила той флакончик духов из своих запасов.
Выпили по стаканчику коньяка.
И покуда женщины обсуждали какую-то свою ерунду, вышли в вентилируемый тамбур — покурить.
Данилов, как со сводящей челюсти скукой и ожидал теперь его гость, сразу принялся с рвением участвовать в креативе принятия глобальных решений.