— Израиль и Запад — разные величины.
— Дети должны продолжать дело отцов.
«Так я и продолжаю это дело», — подумал Сёма, но вслух раздражённо сказал другое:
— Что ты суёшь мне постоянно в нос этот 42-й год?
— А то, — жалобно сказал старик, растирая грудь у сердца. — Немец или русский, служивший у белых, оказался-то прав… Увы!.. Он ведь видел, как я тебя из толпы выхватил. Видел! И мог бы расстрелять — это было что чих чихнуть… А он только усмехнулся и покачал головой: «Ну-ну, мол, испытай и ты своё милосердие!»
— Так что я, изменяю, что ли, своему народу?..
Кружилась от гнева голова: «Куда лезешь, старче? Тут ток высокого напряжения. Бабахнет, и — врозь копыта!..»
Но проклятый старик не ответил. Вышел, согнувшись, из гостиной, нырнул в свою комнатку да и растянулся там на железной, солдатской кровати, а родственница его, внучка или племянница, шумно закопошилась в коробке с лекарствами, побежала за водой.
Сёма сделал вид, что оскорбился, забрал свой портфельчик с купленным на вокзале гостинцем, банкой индийского мангового сока, и, не прощаясь, вышел на улицу, где ожидала его нанятая «Волга».
Машинально сел, машинально указал, что надо ехать, и ещё долго, но без душевной муки, а с застрявшим, как заноза, чувством неприязни и досады, думал о том, что старик в чём-то прав и, в сущности, он, Сёма, так и не знает, где его подлинная Родина: то ли Россия, которую убивают враги, собираясь расстрелять и закопать, словно беженцев под Смоленском, то ли Израиль, эмиссары которого держат себя как подлинные властители всего мира…
Он служил и служит народу своего отца и своей матери, но русофобом всё-таки он никогда не был и совершенно убеждён в том, что русофобия — самая крупная ошибка евреев. Гогельман, Пушкинзон — этот примитив уже не проходит. Стремление нагадить в тарелку — объявить всех выдающихся деятелей русской культуры иноземцами или их отпрысками — потерпело провал: эта «развесистая клюква» вызывает у неевреев насмешки и презрение.
«Давно изречено, — думал он: — «Чтобы стать свободным, надо сделаться справедливым». Мировая власть евреев — больший кошмар для евреев трудно себе представить. Да все они тут же пережрут друг друга, едва только остальные народы обратятся в их полных рабов… Слепой эгоизм больных и опустошённых самолюбованием вождей терзает нас уже два тысячелетия. Вместо того чтобы покориться предречённой судьбе (всё равно она восторжествует, всё равно), мы, фактические мертвецы, стремимся питаться только кровью живых!.. Не верю в погибель еврейского племени, но твёрдо знаю, может, единственный сегодня из всех евреев, изучавших историю, что выход совсем не в той стороне, куда указывают наши сумасбродные и жестокие князья.
Верхушка давно уже сбрендила. Но это не замечается, хотя жизнь каждодневно уличает нас. Мы, действительно, превратились в народ-анекдот, вобравший в себя все мыслимые и немыслимые пороки. «Сёма Цвик — шпион, трусливая собака, запуганная русской палкой!» Успокойтесь, господа! Глубже Сёмы никто из вас не видит пороков русского народа и всех тех, кто поддерживает его!.. Да, Сталин спас евреев от Гитлера. Да, он был повивальной бабкой Израиля, этого не перечеркнёшь. Но мы получили от него территорию под государство уже слишком поздно! Мы опоздали, может быть, всего только на 30 лет, но опоздали… навсегда! Парабола нашей судьбы прочертилась уже в ином историческом пространстве, последний проблеск идеализма, который мог бы спасти нас сразу же после Нюрнберга, погас, раздавленный гнусной жадностью, скотской похотью и жаждой кровавой мести…»
Сёма вспомнил детский анекдот, запечатлевший его родовую судьбу. «О, Абрам, — шепнула Сара соседу, когда её муж ушёл на работу. — Зайди ко мне и возьми у меня самое дорогое!» Абрам вошёл в квартиру и ухватился за велосипед. «Дурак, что ты делаешь, я уже снимаю халат!» — «Ой, остальное у тебя то же самое, что и у Фиры!..»
«Вот он — гроб всякого народа: когда элементарная выгода выходит на первое место!.. Выгода слепит. Лёгкая выгода слепит вдвойне… Мы не просто лишены чести и достоинства из-за хабарных поползновений, мы полные рабы утиной утробы, к тому же опутанные ядовитой плесенью — незримыми нитями предрассудков и суеверий…»
Сёма вспомнил встречу с Н., игравшим в местном кагале вторую скрипку. Сделали его человеком, дали доктора, профессора — работай. А он всё поркается в мелочах, новой поживы ищет… Лежало у него на столе размноженное на ксероксе письмо. Из тех, что предлагают переписать его 20 раз, пугая, что вот Хрущёв, мол, порвал такое письмо и был смещён через четыре дня, другого, что сжёг его, сбила машина, а Пугачёва, прилежно разославшая письмо в 20 адресов, получила 100 тысяч долларов, и все другие обогатились и обрели счастье, кто поступил, как Пугачёва.
— На хрена тебе эта чепушатина?
— А вот и не чепушатина! Это часть нашей стратегической программы, и осуществляется она с 1916 года, а фактически первый пробный шар был пущен во Франции лет за двадцать до событий 1789 года. Человек — существо невежественное, а потому трусливое и суеверное. Ты глубоко заблуждаешься, так низко оценивая текст письма, — над ним работали наши крупнейшие умы. Вчитайся, мимо всех идиотских строк в подкорку впивается главное: что причины переворотов, обогащений и судеб народов скрыты в действиях потусторонней, недоступной нам силы. Это и есть главное — повести умы по ложному пути. Эзотеризм идёт на смену марксизму.
— Зачем?
— Наивный вопрос: или мы — или они.
— Но не таким же примитивным образом!
— Ошибаешься! Убойная сила этого «примитива» — примерно сотня монографий. И даже больше, потому что обыватели этой страны монографий, целенаправленно организующих сознание, не читают.
— Но ты сделал, я посчитал, ровно 20 копий! Он исказился в лице.
— Сколько попросили, столько и сделал!..
Сёма догадался, кто правит бал. Н. мистически трепещет перед угрозами: евреи уже верят в химеры, которые сами же создали!
«Доказывают, что мы умнее всех на свете. Я мог бы привести миллион примеров, разоблачающих такое самомнение. Разрушитель не может быть мудрым, а мы сделали разрушение основным и единственным средством обеспечения наших интересов. Вот отчего вянет и блекнет всё, к чему мы ни прикасаемся… Вот отчего наше торжество нигде и никогда не бывает продолжительным… Необоримый еврейский ум и хитрость — блеф, как и обширные знания. Евреи берут сговором, и только тогда, когда всё загодя обговорено, а при неожиданных событиях они разевают рты, как все прочие, и обдурить их не составляет никакого труда…»
О нём за спиной говорят: «Ах, Сёма Цвик? Оригинал пустого голословья!»
Люди, у вас есть гляделки? Где ваш кумпол?
Два года назад тут объявился некий «бизнесмен из Канады». Он и по-английски-то ни бельмеса не понимал. Господин «Эври-боди Нос». Уже в этом имени крылась злая насмешка. Правда, в паспорте было иное — Ovribodi Noth. Но это доказывает, что прохиндей не знал даже азов английского языка.