— Льюис, ты уже пьян, — сказал Сирс. — Не забывайся — Сирс, не так-то легко забыться, думая о таких вещах.
— Все равно, хватит пить.
— Сирс, мне кажется, что мы ничего не сможем сделать.
Ты предлагаешь перестать встречаться? — спросил Рики. — Неужели мы три мушкетера?
— Мы те, кто остался. Плюс Дон, конечно.
— Ох, Рики, — улыбнулся Льюис. — Хорошо, что ты такой верный друг.
— Нам всем сейчас нужно быть верными. Ну, мне пора. Ты правда хочешь встречаться и дальше?
Льюис поставил бокал и встал.
— Не знаю. Наверное, да. Иначе я не смогу дважды в месяц курить сигары Сирса. К тому же у нас теперь новый член… — видя, что Сирс готов взорваться, Льюис взглянул на него с невинным видом. — И потом не встречаться будет еще страшнее. Может быть, я верю в то, что сказал Рики. У меня самого с октября случались кое-какие странные события.
— И у меня, — сказал Сирс.
— И у меня, — подхватил Рики. — О том и речь.
— Поэтому мы действительно должны держаться вместе. Вы поумнее меня, и этот парень, похоже, тоже, но у меня хватает ума понять, что не время расходиться. Иногда я в своей дыре так пугаюсь, что начинаю понимать, что случилось с Джоном.
— А в оборотней вы верите? — спросил Рики.
— Нет, — ответил Сирс.
Льюис тоже покачал головой.
— Я тоже, — сказал Дон. — Но пока… — он помедлил, глядя на стариков, ждущих его ответа. — Пока у меня нет других объяснений.
— Ладно, хоть свет включился, — подытожил Сирс. — И мы услышали интересную историю. Правда, не знаю, что из нее следует. Если братья Бэйт в Милбер — не, то, по предположению Хардести, они скоро уберутся куда-нибудь в другое место.
— Погоди, — сказал Рики. — Извини, Сирс, но я попросил Дона съездить в больницу к старой Нетти Дедэм.
— Что?
— Я был там, — сказал Дон. — Вместе с шерифом и мистером Роулсом.
— И что она сказала?
— Она не может говорить. Но она пыталась выговорить какое-то имя. Произнесла два или три раза. Что-то вроде «Глунгр». Хардести ничего не понял, но мистер Роулс, когда мы сидели в его машине, сказал, что, по его мнению, она пыталась произнести имя их брата. Стрингер. Так его звали?
— Стрингер, — повторил Рики, закрыв лицо ладонью.
— Я ничего об этом не знаю, — сказал Дон. — Может, объясните, почему это так важно?
— Я знал, что это должно случиться, — сказал Льюис. — Всегда знал.
— Держи себя в руках, Льюис, — скомандовал Сирс. — Дон, сначала мы обсудим все между собой, но думаю, что мы расскажем вам историю в обмен на вашу.
Только не сегодня. Думаю, это будет последняя история Клуба Чепухи.
— Тогда я попрошу еще об одном одолжении, — сказал Дон. — Если вы решите рассказать мне вашу историю, можно это сделать в доме моего дяди?
Они все как-то вдруг постарели и осунулись, даже Льюис.
— Что ж, может быть, — сказал Рики Готорн. Его лицо походило на кусок льда в обрамлении усов и бабочки. — Это все там и началось. Да, я думаю, это будет последняя история нашего клуба.
— И пусть Господь хранит нас после этого, — добавил Льюис.
Питер Берне вошел в спальню родителей и стал в дверях, гладя, как его мать расчесывает волосы. Она была как раз в состоянии рассеянности — она уже давно колебалась между преувеличенной заботой о семье и полной отстраненностью, когда она жгла пироги и долго гуляла в одиночестве. В периоды заботы она покупала ему вещи и спрашивала об учебе и планах на будущее, но ему часто казалось, что она готова заплакать.
— Что у нас на обед, мам?
Она поглядела на его отражение в зеркале.
— Хотдоги с капустой.
— А, — Питер любил хотдоги, чего нельзя было сказать о его отце.
— Это все, что ты хотел спросить, Питер? — она смотрела уже не на него, а на отражение своей руки, медленно двигающей расческу.
Питер всегда считал свою мать привлекательной, хоть и не такой красивой, как Стелла Готорн. Высокая стройная блондинка, она нравилась мужчинам, хотя он не хотел об этом думать; на том вечере он видел, как Льюис Бенедикт гладил ее колено. Почему-то Льюис казался ему более подходящим для матери, чем отец, и он легко мог представить их вместе… как Джима и Пенни Дрэгер.
И вскоре после вечеринки он почувствовал, что брак его родителей дал трещину.
— Не совсем. Мне просто нравится смотреть, как ты _ричесываешься.
Кристина Берне застыла с поднятой расческой, потом медленно опустила руку, опять нашла его лицо в зеркале и отвела взгляд как-то виновато.
— Кто придет к нам завтра?
— О, те же, кто всегда. Друзья твоего отца. Эд и Сонни Венути. Рики Готорн с женой. Сирс Джеймс.
— А мистер Бенедикт?
На этот раз она посмотрела ему прямо в глаза.
— Не знаю. А что? Он тебе не нравится?
— Иногда да. Я его плохо знаю.
— Его все плохо знают, — сказала она, немного подняв его настроение. — Льюис — настоящий затворник.
— Почему он еще не женился?
Она снова взглянула на него, теперь уже сердито.
— Питер, к чему все эти вопросы? Ты мне мешаешь.
— Прости, ма.
— Ладно, дорогой.
— Я только хочу, чтобы ты была счастлива.
Она положила расческу на столик. Слоновая кость легко стукнула о дерево.
— Я и так счастлива, сынок. А теперь иди вниз и скажи отцу, что пора ужинать.
Питер спустился вниз и пошел в гостиную, где отец смотрел телевизор: еще один признак разлада. Раньше отец просто уходил в эту комнату с дипломатом, уверяя, что ему надо поработать спокойно, и из-за двери слышались тихие звуки музыки.
Он вошел и увидел включенный телевизор и перед ним, на стуле, — соленые орешки, пачку сигарет и зажигалку, но отца в комнате не было.
Питер отправился на поиски. Уолтер Берне сидел на кухне в коричневом костюме и только что отправил две оливки в бокал мартини.
— А-а, Питер, старина.
— Привет, па. Мама говорит, что пора ужинать.
— Значит, через час. А что у нас на ужин?
— Она сказала, хотдоги.
— Ффу.
Господи! И зачем они мне? — он поднял бокал, улыбнулся Питеру и сделал глоток.
— Па…
— Что?
— Зачем ты устраиваешь эту вечеринку?