— У нас, знаете ли, очень смешной водопроводчик, — рассказывал Башкирцев, поджидая с адвокатом явления сей важной персоны, — он панически боится крыс. Он говорит, когда циклотрон работает — крысы разбегаются, и ремонтирует трубы в подвалах только во время работы ускорителя. Он даже заранее записывает плановое время включения установки.
Наконец в коридоре возник массивный силуэт человека с неуклюжей косолапой походкой. Переваливаясь из стороны в сторону, он заполнял собой коридор от стенки до стенки. Адвокату эта медвежья походка вдруг показалась знакомой. Когда ее обладатель приблизился, Александр Петрович узнал своего бывшего клиента.
Водопроводчик бросил связку ключей на стол и молча удалился. Несомненно, он узнал своего адвоката, но никак не выказал этого. Лагерная школа, усмехнулся про себя Александр Петрович. Однако странная история с крысами: адвокат никак не мог поверить, что Харитонов, рецидивист по кличке Тяжелый, тюремный пахан, боится каких-то грызунов. Он взял себе на заметку по частным каналам навести справки о Харитонове.
Башкирцев вызвался лично провести адвоката в недра бетонного фундамента. Они спустились по винтовой лестнице и остановились перед железной дверью с цифрой один.
— Нумерация помещений начинается снизу, — пояснил профессор, с лязганьем поворачивая ключ в замке.
Дверь поддалась нажиму тяжело, но бесшумно, и адвоката поразила ее массивность.
— Дверь словно в бункере, — пробормотал он.
— Да, странно, — согласился Башкирцев.
Они оказались в узком, тускло освещенном коридоре, полого опускающемся по мере продвижения вперед. Путь по нему показался адвокату бесконечным.
— Я вам, по-моему, говорил, что этот фундамент похож на египетскую пирамиду. — Почувствовав себя экскурсоводом, профессор на ходу читал лекцию. — Так вот, он не просто похож, а является, по геометрии, точной копией египетских пирамид, только перевернутой вверх ногами. Я из любопытства даже углы промерял — точь-в-точь, как у египтян. Я вам после архитектурный проект покажу, посмотрите сами. Совпадение, понятно, случайное, но забавное. А может быть, и прихоть Хейфеца, кто его знает. Даже расположение центральных камер совпадает с тем местом, куда мы идем… вернее, куда мы уже пришли. — Он указал на дверь с цифрой три в тупике коридора.
— Три, — удивился адвокат, — а где же два?
— Вот именно, — проворчал профессор, выискивая в полумраке нужный ключ в связке, — все, что Хейфец делал, даже в мелочах, было странно и непонятно. За это главным образом его и не любили.
Тяжелая дверь, такой же непомерной толщины, как и предыдущая, медленно отворилась наружу, и Башкирцев первым вступил в небольшое помещение кубических пропорций, освещенное еще хуже, чем коридор. Адвокат не без опаски последовал за ним и стал осматриваться.
На бетонных стенах имелось четыре пары электрических патронов — значит, изначально освещение предполагалось хорошее, — но горела только одна покрытая слоем пыли тусклая лампочка. По стенам, образуя спиральный рисунок, шли медные шины, снабженные стандартными изображениями черепа с костями и зигзага электрического разряда. Какая бы то ни было мебель отсутствовала. На полу валялись водопроводные трубы и краны, гайки, пустые бутылки, стаканы, окурки и папиросные пачки. В углу лежала новенькая женская туфля на шпильке. Мусор располагался вдоль стен, в середине же оставалась совершенно чистая, будто только что подметенная, круглая площадка.
Чтобы не стоять среди мусора, профессор и адвокат прошли на эту площадку. Александр Петрович оглядел потолок — никаких вентиляционных отверстий не было, значит, долгое пребывание людей в этой камере не предусматривалось.
Александру Петровичу вдруг захотелось поскорее уйти отсюда, он ощутил беспокойство и непонятную тоску.
— Неуютно здесь, — он поспешно шагнул к двери, — пойдемте.
— Да, да, пойдемте, — согласился Башкирцев и взглянул на часы, — мне пора, через две минуты пуск ускорителя.
Профессор направился на пульт управления, дабы своим присутствием вдохновить дежурного оператора, адвокат же брел не спеша, внимательно разглядывая стены подземного коридора.
У выхода к винтовой лестнице его ждал Харитонов, буквально заткнув своей неуклюжей фигурой проем низкой двери.
— Слушай сюда, адвокат, — произнес он лениво, — когда циклотрон пашет, по низам не шастай. А то козликом станешь.
— Это что, суеверие какое-нибудь? — засмеялся адвокат. — Чепуха, готов спорить. Ни за что не поверю!
— Брось, адвокат, не старайся, — ухмыльнулся Харитонов, — я эти приемчики знаю. Мое дело — сказать, а твое — слушать или не слушать. — Он сделал шаг к лестнице, но тут же обернулся к Самойлову снова: — Тебе-то здесь что надо?
— То-то и оно, что сам толком не знаю, — вздохнул Александр Петрович. — Надо знать, куда делся Хейфец, слыхал о таком? Надо знать, правда ли, что видели его призрак.
— Про Хейфеца ничего не узнаешь. Дело давнее, свидетелей нет. А насчет призрака… — на лице Харитонова возникла мрачноватая усмешка, — если бы мне могли являться призраки, я бы давно сидел в дурке.
Ускорителю предстояло работать непрерывно три дня, людей не хватало, и профессор решил в первые сутки лично возглавить ночную смену. Адвокат попросился тоже провести ночь в лаборатории — вдруг-де ему повезет увидеть призрак Хейфеца.
Башкирцев скептически улыбнулся, но согласился, охотно понимая, что охота на призрака без aqua vita невозможна.
Когда дневная суета осталась позади и была откупорена первая бутылка, адвокат получил маленький сюрприз: пользуясь новыми экономическими свободами, Башкирцев оформил его юридическим консультантом лаборатории. Самойлов добивался этого на случай, если его деятельностью заинтересуются официальные инстанции — он не любил пустоты под ногами.
Беседа за коньяком текла плавно, о том да о сем, однако все время возвращалась к Хейфецу.
— Это правда, что он собирался изобрести какое-то сверхплотное вещество? — спросил адвокат. — Мне так сказал проректор.
— Чепуха. Все малограмотные люди ждут от науки сенсаций… извините, это я не о вас, а том, кто вам это сказал. — Под влиянием спиртного профессор обрел гражданское мужество, которого ему недоставало в трезвом виде. — На самом деле у Хейфеца, еще в начале научной карьеры, были чисто теоретические работы, из которых вроде бы следовала возможность существования пятого состояния вещества.
— Простите, какого состояния? — успел ввернуть адвокат.
— Пятого. — Башкирцев наконец сообразил, что его гость никогда не слышал о подобных вещах. — Раньше люди знали три агрегатных состояния вещества: газ, жидкость и твердое тело. В двадцатом веке к ним прибавилось четвертое: плазма. Пятого состояния нет и скорее всего быть не может… И вот, представьте, способный молодой ученый начинает всем толковать о пятом состоянии и даже предлагает его теоретическую модель. Ему бы этим и ограничиться, а он требует крупных ассигнований на эксперименты, причем таким тоном, будто все его выкладки уже общепризнаны, и, самое скверное, ссылаясь на какие-то древние трактаты, заявляет, что пятое состояние было известно в доисторической Индии. Таких вещей у нас, знаете ли, не любят. Его осмеяли, назвали дилетантом, мистиком и мракобесом и никаких денег не дали. Он на всех обозлился и к этой теме больше не возвращался.