— Ладно, поверим на слово, — снисходительно проворчал Платон. — Акт подписываем.
Он бесцеремонно уселся в одно из кресел и разложил перед собой бланки, которые принялся методично и не спеша подписывать, а затем предложил то же самое сделать Марго и администратору. Она тоже рискнула сесть в кресло, чтобы расписаться на протоколах, но никаких особенных ощущений, кроме неудобства и неуютности, не испытала. После этого они, наконец, избавили администратора от своего, столь обременительного для него, присутствия.
Выйдя из проходной, Марго неожиданно впала в состояние эйфорического счастья, испытывая нежность и к лужам на асфальте, и к беспросветному серому небу, и к сырому гадкому воздуху. Подставив ладони тающему на лету моросящему мокрому снегу, она даже вслух рассмеялась.
— Нервная перегрузка, — деловито поставил диагноз Платон, отпирая машину. — Да и я не намного лучше тебя. Мы оба нуждаемся в стаканчике чего-нибудь крепкого. Ей-ей, сегодня мы его заслужили.
По пути, с обоюдного молчаливого согласия, они избегали обсуждать увиденное, и только вечером, когда мысли и эмоции насколько-то устоялись, решились подвести итоги своего авантюрного предприятия.
Разговор начал Платон, с вопроса, заданного нейтральным тоном:
— Как ты оцениваешь все это? Общее впечатление.
— Бредовое. Не то народный университет, не то дворец культуры.
— Поднимай выше, — хмыкнул он, — скорее, частная академия наук за колючей проволокой.
— В системе Академии работают взрослые люди. А от этих остается странное ощущение… именно невзрослости, точнее не скажешь. Они полны энтузиазма познания, как первокурсники… Ты, кстати, еще не слышал вот этого, — Марго включила запись своей беседы со специалистом по электронной оптике.
— Вот-вот, — удовлетворенно кивнул Платон, когда диктофон умолк, — я ожидал чего-то подобного.
— Что ты имеешь в виду?
— Представь себе: человек увлечен исследованиями, и вдруг их прерывает, чтобы создать совершенно посторонний прибор, с его точки зрения — игрушку. Абсурд. Но все становится логичным, если предположить, что прибор занадобился кому-то, обладающему даром внушения. Это — форма заказа. Твой друг выполняет заказ, но убежден, что действует по собственной прихоти. Спонтанность поведения и детское восприятие давно культивируются в «большой науке». И молодой физик счастлив, он в восторге от самого себя и окружающей обстановки. Конечно, он никогда не додумается, что им попросту манипулируют. Так уж повелось, что ученые — это большие дети.
— Которым время от времени удается поиграть со спичками, — скептически добавила Марго. — В конечном итоге, все люди — большие дети. Но это не освобождает от уголовной ответственности… Теперь объясни, почему ты ожидал «чего-то подобного»?
— Эти проклятые самоубийства продолжаются уже почти два года. Больше сотни погибших. А реакция со стороны правоохранительной системы — нулевая.
— Я уже тебе говорила, что наша система старается похоронить все необычное. Ты обратил внимание, что даже министр внутренних дел по телевидению говорит «право-хоронительные органы»? — усмехнулась Марго. — Так что лично меня это не удивляет.
— И все-таки: подобную информацию прятать без конца невозможно, это понятно всякому. Должны найтись люди, готовые раскрутить эти самоубийства, хотя бы для того, чтобы свалить конкурента или начальника. Но их пока нет. Я об этом давно задумывался. Похоже, что в арсенале Легиона, кроме примитивной импульсной директивы вскрыть себе вены, есть ненавязчивое подсказывание или внушение мыслей, которые объект воздействия воспринимает как свои собственные.
— Весьма возможно. Но, по-моему, пока недостаточно доказательно.
— А теперь вернемся к увиденному. Дворовая академия наук. Прихоть барина, вроде крепостного театра? Но ты видела их аппаратуру, все вместе стоит как минимум десятки миллионов долларов. И сопоставь это с тем, какие люди возглавляют авиационный концерн. Они нищему копейку не подадут. А если уж жертвуют в какой-нибудь фонд, так прилюдно, под хвалебные песнопения прессы и телевидения. Такие люди, когда им требуются исследования, создают целевые лаборатории и следят, чтобы в них высоколобые даром свой хлеб не ели. А тут — тайный благотворительный центр для развития чистой науки… Значит, руководство концерна действует по внушению, другого объяснения предложить не могу.
— Гм… получается вроде бы складно.
— Если так, пришло время попытаться построить модель интересующего нас явления. Существует или существовало нечто мыслящее, именующее себя Легионом, способное проникать в сознания обыкновенных людей. Существуют также его адепты, одного из них мы, вероятно, видели. Всего их, или, по крайней мере, главных, девять или восемь.
— Почему «или восемь»? — не утерпела Марго. — Ведь кресел-то девять?
— Девятое кресло может быть предназначено для символического присутствия их нематериального или воображаемого патрона.
— Эк у тебя все предусмотрено. — Марго покачала головой не то укоризненно, не то одобрительно.
— Адепты — обычные люди, хотя наверняка по каким-то параметрам выдающиеся. Они унаследовали от Легиона, или развили в себе, или обрели с помощью научных приспособлений возможность влиять на чужие сознания, генерируя и передавая на расстоянии либо мощные императивные импульсы, приказы, подавляющие волю индивидуума, либо идеи и мысли, принимаемые объектом воздействия за свои. Обладая огромной властью, они почему-то нуждаются, возможно, именно для поддержания этой власти, в регулярных жертвоприношениях, иначе бы мы вообще о них не узнали.
— Постой, но если они обладают большой властью и без своего, как ты красиво выразился, «нематериального патрона», то на кой черт им эти жертвоприношения, не вызывающие практически у любого человека ничего, кроме отвращения и ужаса?
— Мы должны привыкнуть к тому, что в этом деле есть вещи, которых мы никогда не поймем. Нам важно построить цепь рассуждений так, чтобы выводы не зависели от непонятных элементов. У нас нет оснований сомневаться в том, что жертвоприношения для них — не извращенная забава, а жесткая жизненная необходимость. Поэтому прекращение жертвоприношений равносильно уничтожению всего этого образования, и наоборот.
— Ты опять за свое. Я уже от тебя это слышала. Прекратить, уничтожить… Но как прекратить? Если бы можно было их всех арестовать и изолировать…
— Не изолировать, а физически уничтожить, — ввернул Платон, и Марго удивилась, с какой легкостью он предложил такую поправку.
— Но их преступления пока недоказуемы. Никто не выпишет ордера не то что на арест, даже на обыск.
— Да уж, из-за того, что у них странные интерьеры и забавные производственные отношения, полк спецназа штурмовать эти склады не станет. И учти, даже если разогнать их контору, снести здания и кого-то отправить в следственный изолятор, ровным счетом ничего не изменится. Если идти по этому пути, уничтожать их нужно всех сразу. Но не бросать же на них атомную бомбу.