Да, его тело (уже напрашивалось выражение: бывшее его тело) требовало специального внимания, как ни парадоксально, именно в силу того, что он не мог ему уделять достаточного внимания. В конце концов, его сверхсознание контролировало теперь десятки, а может быть, и сотни тысяч тел, и он обо всех них так или иначе заботился, причем вовсе не из абстрактного человеколюбия, а воспринимая их как части самого себя, как клетки своего глобального организма.
Его же собственное тело существовало в прежней скромной квартире, и он с ним поддерживал связь на уровне однопроцентного присутствия, то есть суммарного пребывания в нем, причем отнюдь не эксклюзивного, примерно пятнадцать минут в сутки. Все попечения о нем он возложил на двух живущих по соседству дам, и они, уверовав в его божественную сущность, с восторгом обслуживали его круглосуточно. Хотя в отсутствие Легиона его тело было ничем иным, как зомби, дамы охотно предавались с ним любовным утехам и во время половых актов, кстати, весьма посредственных, испытывали глубочайшие оргазмы за счет убежденности, что трахаются непосредственно с Богом.
Как ни странно, его тело так и не было уволено из Института генетики, поскольку в положенные сроки сдавало годовые отчеты и что-то говорило на Ученых советах. Обратив внимание на этот забавный факт, Легион закрепил возникшее положение в назидание научному миру.
Но тело порождало и далеко не шутейные проблемы. Несмотря на моционы, тренажеры, правильное питание и нормальную половую жизнь, не говоря уже о лучших врачах, тело дряхлело в ускоренном темпе, по сравнению с обыкновенными человеческими организмами. К тому же участились эпилептические припадки, и они были напрямую связаны именно с посещениями Легионом своей прежней материальной оболочки. Он стоял перед неприятным выбором: либо стимулировать развитие становящейся уже опасной эпилепсии, либо обречь тело на превращение в ускоренно стареющую биомассу. Нелепость ситуации заключалась в том, что он давно уже не идентифицировал себя с этим пустым коконом, попросту говоря, тот ему был не нужен, но он не знал, как связано бытие его «я» и, конкретно, его воли, с зоологическим существованием оболочки. Он, Легион, сверхразум, сверхсущность, неважно, употреблять слово «Бог» или нет, — он не знал, смертен он или бессмертен. Это приводило Легиона (в пересчете на человеческие эмоции) в состояние бешенства.
Поэтому он все время имел в виду возможный, хотя и временный, выход из положения — репликацию собственной личности. Пришла пора вспомнить о его сестрице Лолите, которая, как он теперь понимал, тоже представляла собой некую особую точку одушевленного пространства. Легион постоянно держал ее в поле зрения, но косвенным путем, через посредников, ибо она, и видимо не случайно, оказалась в той части человеческой популяции, где вторжение Легиона в сознание было невозможно. За прошедший десяток лет — именно столько они не виделись, она превратилась в опытную и по-прежнему ненасытную шлюху с дипломом экономиста. Унаследовав от отца деловую хватку, Лолита, несмотря на юный возраст, состояла в совете директоров страхового общества, фактически принадлежавшего папаше. Никакой наклонности обзавестись семьей и, тем более, детьми не проявляла.
Прикидывая, как лучше к ней подобраться, Легион сразу отверг вариант контактирования с ней в своем теле: ее антипатия к нему носила жесткий физиологический характер и, по-видимому, отличалась устойчивостью, так что его появление лишь вызвало бы с ее стороны настороженность. Следовало найти другое решение задачи.
Для начала он выбрал две лучшие лаборатории, где умели консервировать и сохранять сперму, посетил их и оставил на хранение нужное количество своего генного материала — это давало определенную страховку на будущее.
Теперь нужно было внедриться в окружение Лолиты. Сразу же выяснилось, что она, повинуясь какому-то сучьему инстинкту, выбирала себе партнеров (подруг или просто друзей у нее не имелось), в сознание которых, как и в ее, он вторгаться не мог. Но все-таки ему удалось найти одного из ее, условно выражаясь, постоянных любовников, доступного ему, Легиону. Минимально и пассивно присутствуя в его сознании, он два дня отслеживал ситуацию, пока парочка на ночь глядя не отправилась за город, на фазенду. Когда дело дошло до сексуальных игрищ, Легион активно включился в сознание этого жеребца, считая полезным изучить ее постельные замашки и, к собственному удивлению, все еще питая некое, запоздавшее на десять лет, так сказать, рудиментарное любопытство — что же она такое в постели?
Результат получился неожиданный: она, уже успев основательно завестись, мыча от похоти и безжалостно терзая ногтями плечи и спину партнера, внезапно издала злобное «Ах, ты сволочь!» и чертовски больно ударила его (партнера и одновременно Легиона) костяшками пальцев в верхнюю челюсть под носом, после чего уселась на подушках и принялась нараспев, монотонно ругаться. Парень даже не разозлился — столь велико было его изумление.
Легион тоже был озадачен — но не собственно ее реакцией, а жесткостью барьера. Он снова и снова повторял попытки вторжения в сознания персонажей из ее окружения, и вообще людей, ранее недоступных для его проникновения — и недоступность неизменно подтверждалась с удивительным постоянством. Ему не удавалось ни за что зацепиться, найти хотя бы намеки на природу этой невидимой, но совершенно непреодолимой завесы. Речь явно шла о каких-то фундаментальных свойствах человеческой натуры, определяющих толерантность либо нетолерантность по отношению к нему. Его интуиция и знания — а теперь это были суммарные интуиция и знания тысяч людей — подсказывали, что эта завеса не биологического свойства. Он, наконец, пришел к единственно возможному выводу: эта завеса означала попросту запертые двери, сообщение, что данная ячейка уже занята. Ему теперь казалось странным, что он не понял этого раньше: у него не было никаких оснований считать себя первым и единственным. Это объяснение, естественно, не касалось Лолиты: особая точка — это совсем другое дело.
Итак, конкуренция. Снова накопление количества в расчете, что рано или поздно оно будет вознаграждено качеством. Легион стремительно расширял сферу своего влияния и теперь знал: недостаточно сделать человека частицей той сверхсущности, которой является он, Легион; нужно заблокировать возможные посторонние вторжения, нужно, чтобы сам человек осознавал себя ячейкой сверхорганизма, ячейкой необходимой, и соответственно испытывал бы пиетет по отношению к этому сверхорганизму. К нему, Легиону. К Богу. Как же он ошибался раньше, пребывая разумом в эмбриональном состоянии и считая религии нонсенсом: в них — величайший смысл.
«Аз есмь Господь твой. Да не будут тебе бози иные разве мене.»
Гениально.
Стремительный рост сверхсущности, именуемой Легион, породил для него, кроме задачи блокировки, запирания ячеек, и вторую, не менее серьезную проблему. Количество частиц росло по законам цепной реакции, а где цепная реакция, там и проблема устойчивости. Поле — какое угодно, Мыслящее, Животворящее, хоть сам Творец — если оно динамично, содержит проблему устойчивости.
Он уже сталкивался с опасностью дестабилизации на практике. Время от времени игра волн эмоционального и думающего океана, каковым он себя теперь ощущал, в результате наложения случайностей и последующей интерференции приводила к резонансному развитию автоколебаний, к возмущениям глобальным, чреватым катастрофой, то есть уничтожением значительной части ячеек и в конечном итоге его самого, Легиона. Ему приходилось прибегать к чрезвычайным мерам, вмешиваться напрямую в мысли множества людей, подавлять или возбуждать психику больших групп населения, уподобляясь фантастическому вселенскому пожарнику, но эти катаклизмы все равно приводили к серьезным разрушениям в его организме и ощутимым потерям мыслящих клеток — самоубийствам, преступлениям, промышленным и военным катастрофам и отказам элементов вследствие сумасшествия. Теперь, когда с каждым днем количество ячеек Легиона увеличивалось, росла, соответственно, и опасность спонтанных глобальных катаклизмов.