Трехручный меч | Страница: 51

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Подождав малость, Мудрый Глаз заревел снова. Ворон каркнул шепотом:

— Спорим, никто не явится?

— Спорим, — ответил волк азартно. — На что?

— На то, что будешь возить меня всегда, когда я восхочу!

— А если явится?

— Тогда… тогда позволю почесать меня за ухом. За средним ухом.

Я цыкнул:

— Тихо! Кто-то идет!

Мудрый Глаз тоже прислушивался, на морде и во всей фигуре столько надежды, что мне стало неловко. Затрещали кусты, на поляну вышел медведь, равнодушно посмотрел на Мудрого Глаза, почесался и пошел себе по опушке. Когда за ним сдвинулись ветви, Мудрый Глаз в тоске и тревоге заревел в третий раз. Заревел настолько мощно, что от напряжения лопнули жилы на висках и алой кровью окропили светло-оранжевую кожу.

— Не придет, — сказал ворон злорадно. — Он же поумнел, разве не слышали?

— А как же честь? — спросил волк обеспокоено.

Ворон хотел было сказать, куда засунуть честь, но посмотрел на меня и смолчал. Далеко в лесу раздался треск. Взлетели испуганные птицы, треск приблизился, на поляну выскочил могучий разъяренный лось. Налитые кровью глаза сразу отыскали нашего приятеля. Нагнув рогатую голову, он подозрительно уставился на Мудрого Глаза:

— Что-то ты храбрый слишком… Забыл, что я тебя дважды бил?

— Дважды не считается, — ответил Мудрый Глаз высокомерно.

— Будет и трижды, — пообещал Дуболом. — Или у тебя появились сильные друзья? Я слышал, что через наш лес предназначено пройти каким-то великим героям, после чего здесь многое изменится.

Мудрый Глаз выпрямился, сказал, грозно раздувая широкие ноздри:

— Я предлагаю тебе оставить этот лес, моих самок… твой приплод я тоже оставлю себе… воспитаю, не беспокойся. За это я оставлю тебе жизнь, презренный.

Дуболом расхохотался:

— Так сразимся же!

Земля дрогнула, а деревья задрожали от сухого треска. Сцепившись рогами, они некоторое время ходили по кругу, сперва по часовой стрелке. Потом обратно, это чтоб голова не закружилась, так я понял. Устали, остановились, глядя налитыми кровью глазами друг в друга, пересиливали, шеи налились кровью, стали толстыми и побагровели.

Волк жарко шепнул в ухо:

— Ну стреляйте же, мой лорд!… Стреляйте!

— А который из них наш? — спросил я шепотом.

— А-а-а, да, вы правы, нам бы их пометить, покрасить бы… Даже запах одинаков, братья же…

Я то оттягивал тетиву, прицеливаясь то в одного, то в другого, то отпускал, не решаясь стрелять наугад, я не священник, который уверен в результатах Божьего суда: в кого стрела попадет, тот и виновен. Ворон затих, тоже не может отличить одного от другого.

Огромный лось наконец сбил наземь второго огромного лося. Тот рухнул на колени, морда в крови, с толстых губ срываются наземь хлопья желтой пены. Победитель, едва переводя дыхание, прохрипел:

— Ну… вот теперь и третий раз…

Побежденный лось пытался подняться, но ослабевшие ноги разъезжались, он ткнулся мордой в землю.

— Еще… не… все…

— Все! — взревел победитель. — Богатыри бьются до трех раз!

Я сделал поправку на ветер, на возможность земного толчка и отклонение на лунную гравитацию, что вызывает морские приливы и отливы, оттянул стрелу за ухо. Бок лося-победителя оказался на расстоянии протянутой руки, и, когда я отпустил тетиву, стрела воткнулась и задрожала у меня перед глазами.

Дуболом взревел трубно. Его огромная рогатая голова повернулась красиво и печально, а в глазах было понимание своей участи. Мудрый Глаз с трудом поднимался, его трясло, раскачивало, ноги разъезжались.

Завидев меня, выходящего из кустов, сказал с упреком:

— Дорогой друг, ты мог бы выстрелить и раньше!

— Если бы вы не были так похожи, — ответил я виновато.

Ноги Дуболома разъехались, он рухнул на колени, потом медленно завалился на бок. От стрелы виднелся только оперенный кончик. Печальные глаза лесного правителя обратились в мою сторону.

— Я слышал предсказания… древние… начертанные старинными рунами, чертами и резами, а также негасимыми феромонами… что меня сразит великий воин… но разве великие убивают из засады?

Я ответил с неудовольствием:

— Лося бьют в осень, а дурака всегда. Сейчас осень… вроде бы… я не нарушил никаких законов. Ты не человек, а дичь. А дичь бьют из засады.

За моей спиной волк торжествующе взвыл и ухватил ворона зубами за крыло. А Мудрый Глаз пробормотал:

— Мне жаль, мой благородный брат, но злые деяния должны быть наказаны.

Дуболом сказал с трудом, медленно и печально роняя слова:

— Я вел себя недостойно… за что и поплатился. Прими без суровости моих… жен, не наказывай их. Они вели себя так согласно природе всех женщин… Прими детей моих…

— Приму, — пообещал Мудрый Глаз. — Кто их различит, какие из них твои, какие мои. Ты ходил к моей жене, я к твоей. А оба мы шастали к новым женам своего батюшки. Прощай, великий брат! Наши споры на земле окончены. Встретимся в Вечном Лесу!

— Прощай, — прошептал Дуболом. — Но про жен батюшки не говори моим… бывшим женам.

— Не скажу, — пообещал Мудрый Глаз. — И детям не скажу. Родители должны в детских глазах быть незапятнанными.

Глаза Дуболома закрылись, а Мудрый Глаз, поблагодарив нас за помощь, галопом вломился в кусты. Недолго мы слышали треск кустов и гулкий топот: новый лесной властелин спешил вступать в законные права владения лесом.

Ворон сказал сварливо:

— Ну и молодежь пошла! Ни волку здрасьте, ни мне до свиданья… А как же отблагодарить? Всегда ведь благодарят! Волк сказал с упреком:

— Помогать надо бескорыстно.

— Еще скажи, — огрызнулся ворон, — анонимно!

— Самая правильная помощь, — согласился волк. — Исполненная, как сказал бы наш лорд, истинного благородства. Верно, мой лорд?

Он посмотрел на сраженного, облизнулся, бросил быстрый взгляд на меня. Я кивнул, волк тут же вскрыл яремную жилу на толстой шее Дуболома. Кровь стала темно-красной, хлестала свободно. Вся поляна оказалась залитой горячей дымящейся кровью. Сапоги чавкали, почва здесь оказалась глинистая, впитывает плохо.

Совместными усилиями оттащили огромную тушу на сухое место. Там я умело надрезал кожу на задних ногах и начал стягивать как чулки. Толстая кожа отделялась с сухим треском. Волк тем временем со сладострастным рычанием отделял рогатую голову. Когда она рухнула на землю, та вздрогнула, как при небольшом землетрясении. Орудуя ножом, я вскрыл живот, оттуда полезли осклизлые сизые внутренности, из брюха шипело и пузырилось.