Ворон сел к филину, негромко толковали на своем языке. Волк лег у порога и прикинулся спящим. Ведьма повела ладонью над столом, там мгновенно возникли на грубых деревянных тарелках обжаренные птичьи тушки. Ноздри задрожали от упоительного запаха, пальцы сами по себе задвигались, представляя, как хватают и засовывают в пасть это все великолепие.
— Прости, — сказала ведьма, — хлеба нет. Я могу пользоваться только тем, что в пределах мили.
— В задницу этот хлеб, — ответил я ликующе, опомнился, сказал быстро: — Простите, матушка. В хлебе канцерогены, пусть жрут городские, подавятся, а нам и этого мяска хватит! О, даже с травами?
— Здесь и лечебные, — пояснила она словоохотливо, — и дающие силы, и разжигающие аппетит. А эти для запаха, эти вот для аромата…
Я слушал краем уха, хватал и жрал в три горла. Я знал, что проголодался, но не думал, что до такой степени. Ведьма наблюдала с хитрой усмешкой, сама ела мало, шаталовка, я видел по ее лицу, что если себя ограничивает в еде, то все еще любит угощать других. А на человека, который жрет в три горла, хозяйке смотреть всегда приятно. Если она, конечно, не стеснена в средствах.
— И что тебя заставило идти через этот лес? — спросила она. — Здесь неспокойно, очень неспокойно.
— Разбойники?
Она отмахнулась:
— Какие разбойники, когда грабить некого? Но зверья дикого хватает. Особенно такого, что просто не ведаешь, откуда и взялось…
Я вытер рот, сказал честно:
— Один оракул открыл секрет, где находится смерть, точнее, жизнь Властелина Тьмы. Я хочу добраться до этого острова… это на острове, а там уж как-нибудь сумею, надеюсь суметь. Хотя и там немалая охрана, честно говоря. Но кто-то должен остановить мерзавца! Я, конечно же, предпочел бы, чтобы это сделал кто-то другой, я из такого мира, где все стремятся не быть героями, где быть героем — это быть придурком, где выживают только те, кто всегда готов… эх, не стану так о своем мире, но все-таки я здесь, и я постараюсь добраться до ублюдка и разбить или разломать его жизнь.
Поев, я готов долго вот так о своей великой скромности и чувстве внутреннего долга, что толкает меня, такого тихого и мечтательного поэта, на совершение беспримерных подвигов, но ведьма кивнула, произнесла со странным оттенком:
— Да, ты из очень странного мира… Довольно мерзкое место, верно?
Я кивнул, вскинул голову. Ворон и филин все еще совещаются. Волк спит, уже не притворяясь. Ведьма аккуратно обглодала косточку.
— Есть у меня такая вещица, — проговорила она в раздумье. — Не знаю, еще годна ли на что, сколько веков лежит в моем сундуке. Я никогда не воспользуюсь, она годится только на море, а я из этого-леса ни ногой… Я даже степи не выношу, а уж море… гадость какая!..
Я с волнением наблюдал, как она поднялась, снова удивила легкость движений, жилистая бабка, встает без кряхтенья, руками о лавку не опирается, за стены не держится, хотя проговорилась насчет веков, это уже не по Брэггу, это бери выше, подошла к сундуку. Я думал, скажет какое-то заклятие, но она одной рукой ухватила крышку, приподняла и, перегнувшись, шарила там. Слышно, как звенит то металлом, то керамикой, то стеклом, иногда и деревянный стук, словно падают шары в кегельбане, я некстати вспомнил такой же сундук в одной церкви в Баварии, там при бракосочетании невеста должна вот так же одной рукой поднять крышку, а другой пошарить внутри. Если невеста не сможет, то жених даже в этот момент может отказаться от брака, и по всем законам будет прав: не нужна слабая жена в хозяйстве, не нужно плодить слабых детей, что все равно умрут от болезней.
— Вот она, — с торжеством произнесла старуха в сундук, выпрямилась, глаза горят торжеством, кровь даже не прилила к лицу, крепкая старуха, здоровое сердце. — Я уж думала, совсем затерялась!
На ее ладони блестела лаком крохотная деревянная ящерица. Фигурка вырезана настолько искусно, что, если бы не покрытие лаком, подумал бы, что живая.
— Красивая, — признал я. — Мастер делал.
— Великий мастер, — ответила она с чувством. — Теперь таких не делают.
— Да, — поддакнул я. — Сейчас все ширпотреб. Все для нужд сельского хозяйства, а вот так просто для искусства, увы…
Она протянула руку к моей груди:
— Бери. Ею можно любоваться всю жизнь, она для того и предназначена, чтобы нести красоту в жилище. Но в ней есть и одна особенность. Великий мастер, его звали Кайнар, каждую вещь, что выходила из его рук, наделял каким-нибудь волшебным свойством. Но он не хотел, чтобы они исчезали, чтобы использовались… не для красоты, потому всегда устраивал так, что они попадали в руки тем, кто не мог воспользоваться. Степнякам или лесовикам, как вот я, дарил вещи, что действуют только на море, жителям высоких северных гор — безделушки, что могут вызвать ливень, а жителям пустынь — волшебные статуэтки, которые в состоянии призвать песчаные бури. Таким образом уже прошла почти тысяча лет, а большинство его игрушек все еще радуют глаз…
Я спросил осторожно:
— А не жаль расставаться?
Она горько усмехнулась:
— Думаешь, раз живу в лесу, то и сама как зверь?
— Нет-нет, — запротестовал я. — Напротив, все великие уходили в леса, а потом приходили с новыми идеями: Будда, Иисус, Мухаммад, Ленин… нет, Ленин, правда, уходил в Цюрих, но это все равно что лес, так что это тупые собираются в города, как тараканы, они должны касаться боками друг друга, им не так страшно, а сильные и мудрые всегда в лес, в лес, в лес…
Она пристально смотрела мне в глаза:
— Иногда кажется, что брешешь, но вроде бы и не брешешь. Или в твоей стране очень уж умелые брехуны. Словом, эта ящерица живет только на земле, как догадываешься. На море ей делать нечего. Если ее бросить в воду, оживет и побежит к берегу. К ближайшему.
Я удивленно присвистнул:
— Дивная вещица. Если придется пробиваться через туман, самое то…
— Нет, — возразила ведьма. — В тумане сразу потеряете. Все иначе. Ведь ее вырезал сам Кайнар, а это значит многое! В ящерице заложена великая мощь, она может с легкостью тащить за собой целый корабль.
Я ахнул:
— Такая крохотная? В ней атомный двигатель, что ли? Значит, если ее привязать…
— Привязывать не надо, — отрезала ведьма, голос стал суше, то ли дивилась моей тупости, то ли жалела, что отдает такую антикварную штучку. — Она уже привязана. Да-да, незримой колдовской нитью, что крепче любых корабельных канатов. Но едва ящерица коснется земли, она превратится в обычную ящерицу. Волшебство исчезнет. Все понял?
Я почтительно поклонился:
— Я потрясен, матушка. От имени всего человечества, всех конфессий и направлений благодарю за этот щедрый дар, за достойный вклад в борьбе с Империей Зла… в смысле, с Властелином Тьмы.